@темы: friendship is magic, catch 'em all, moments of dream, кина не будет, електричество кончилось, гнездование пернатых, видишь, старки встали на лыжи?

СновидческоеКажется, полезный навык свалить из сна теперь прочно со мной. Ночью после сыгровки приснились павлины во дворе, я подумал: "Вот откуда там павлины, это сон, пошёл я отсюда" и проснулся. Заснув, попал обратно в тот же сон, но там было так бессмысленно-хорошо, что я подумал: "Ну подумаешь, павлины" и остался. Сон был сумбурен, логики и сюжета не имел и в нём были, в примерно хронологическом порядке: Птаха, мороженое, Амарт, какое-то помещение вроде Круга (где проходил Вескон), Мэсс, что-то вроде постигровой к НРС (на которую я не попадаю, ибо будет в пятницу) и места в театре на краю амфитеатра, с которых сцены не было видно вообще, а был виден только зал, но это было совершенно не важно.

Сериальное и магистровоеСуини-центричная серия АБ хороша. Объективно хороша, независимо от того, что я люблю Суини. Красивая и очень фейская история - с колокольным звоном, гонящим фей с их земель, с фоморами и одноглазым Балором. Очень круто зарифмовались I was a king once из первой серии о Суини и I don't remember who I was - You were a god из последней. Додали заботы Суини о Лоре и о Тени (шиппер обвалялся в стекле). Жалко, конечно, что персонаж закончился, - в том числе потому, что следить больше не за кем. Но досмотрю.
Дошёл до сотой серии покемоньего мультсериала, и это всё ещё первое поколение. Если при первом появлении в сериале Фарфетч'да говорили, что он носит с собой лук, потому что его с луком готовят, то теперь, видимо, поняли, что это как-то слишком, и сказали, что он вьёт из лука гнёзда Товарищи по ПокеГо, а Фарфетч'д вообще водится в степях российских? Ни разу его не видел.

Дочитываем Зелень. По сути, это вставная новелла посреди новеллы, и я сказал бы, что она торчит из основного сюжета, никак (пока?) с ним не соотносясь, если бы этот основной сюжет был; а так - отсутствию сюжета это только на пользу. Неудивительно, что Зелень так любят и по ней столько артов: драма хороша. Правда, растягивание и размазывание, многократно повторяющее злобность злодея и страдания страдальцев, на пользу этой драме не идёт, но что делать. Постигаю дзен, напоминая себе, что читаю не художественное произведение, а сценарий. Вон, даже реплики периодически двоеточиями обозначаются. Мысленно твержу мантру "Всё это - для красивой картинки, всё это - для красивой картинки". Скорей бы уже эту картинку сняли.
Отдельно не могу не поорать о том, как автор описывает девочку/девушку, которой, вроде как, 15 лет, но ведёт она себя так, будто ей пять: не может устоять перед конфетами и канючит сказку на ночь, катаясь по полу. Разговаривает, в основном, сообразно пятилетнему возрасту, но время от времени, когда это требуется для сюжета, проявляет взрослую смекалку и находчивость, отчего в воображении рисуется жутковатый кадавр. Я бы ещё понял все эти младенческие истерики, если бы девушка прикидывалась юродивой, но она всего-навсего прикидывается слепой (о том, что невозможно оставаться зрячей, когда глаза затянуты бельмом, я молчу - как-никак это магический мир и всё такое).

Выпнулся давеча к эндокринологине, похвастаться нажитыми честным трудом анализами кровушки. Меня похвалили за то, что я "розовый, когда по весне все зеленеют", и набрал два кило. Про солгаровский D3 сказали, что на нём витамин добирается очень медленно и он хорош для поддержки, когда устранится дефицит, а пока велели пить аквадетрим.

Порой наблюдаю с высоты своего шестого этажа разные картины. Например: перед "зеброй" стоит скорая с мигалкой и ждёт, пока на зелёный пройдёт толпа пешеходов. Одна старушка начала переходить позже, так что во время её движения зелёный сменился на красный. Скорая стоит, ждёт. Поравнявшись с её капотом, старушка приостанавливается и гневно замахивается на скорую рукой, после чего идёт дальше. Да ёпт, бабуля, а если в следующий раз эта скорая будет к тебе опаздывать?..

Почему-то долго был уверен, что Рамерия - в эту субботу. Но нет, она в следующую, а в воскресенье была сыгровка, но меня не хватило бы на две сыгровки в одни выходные. Впрочем, скоро календарь перестанет меня спрашивать, хватит меня или не хватит, - вот прямо с пятницы. Про которую я пока вообще не знаю, играю я или нет На меня катится май, и вот-вот он меня сомнёт. И сожрёт. Надеюсь, Белтайн выдаст мне ресурса, а то сейчас его как ни хватишься - всё нет.

@темы: moments of life, catch 'em all, moments of dream, кина не будет, електричество кончилось, мракобесие детектед, демоны по вызову круглосуточно, чукча читатель

@темы: moments of life, friendship is magic, гнездование пернатых, серебряная трава, be.loved

На этой игре я выглядел вот так, дратути.

Дырочек для носа не предусмотрено, дышат и жрат через низ, но - какие же красивые были маски!
Ещё пара фоток, выцепленных из чатаКлавигар Ловатаар [Марта] улыбается лучисто:

Это баррикада, вам на ней не рады. Храбрые последователи Часовой церкви [Йаххи и Веня].


Здесь просто обязаны быть мемасики (осторожно: матерно!)Здесь просто обязаны быть мемасики от Мори Джейн про то, как мы сожрали Верочку.

И ещё парочка избранных - на самом деле их больше, и я очень надеюсь, что их из чата в отдельную папку соберут. С игроками:

С мастерами:


Фото от фотографа - к сожалению, не отсёк, кто этим фотографом был(Да, снова я, ваше дружелюбное мясо:

Не менее дружелюбные культисты Ситра Ахра [Зев и Джей] смотрят на вас как на бургер:

Немного суровых лиц [Айко, Грей; Эра, Алёна]:

Отдельно полюбуюсь шрамами [снова Эра и Манти]:

Наши адептус механикус адепты Часовой церкви [Йор, Ольга Андреевна и Манькофа]:

Отдельно приятно смотреть на лица людей, которые от меня отстреливались :3

Напоследок ещё раз полюбоваться телохранительницей, потому что я могу.

@темы: поржать и убежать, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, портрет в интерьере

Смотрите-ка, кто проснулся
В предыдущем посте закончилось количество знаков.
Теперь это второй пост для челленджа с персонажными зарисовками, в который мы ввязались с Амартом. Тексты Амарта здесь & здесь.
Список темСписок тем:
1) Кошмар
2) Поцелуй
3) Травма
4) Убийство
5) Дом
6) Праздник
7) Розыгрыш
8) Шрамы
9) Рисование
10) Тепло
11) Утешение
12) Выпивка
13) Игра
14) Любовь
15) Смерть
16) Ненависть
17) Соблазнение
18) Старость
19) Песня
20) Ребенок
21) Стихи
22) Безумие

Номера тем: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22

Неделя текстовБелозорь из Дома Варич, тема - "выпивка". Сеттинг C:tD (до Раскола), pov, ~650 словСтоит подойти к костру - и твоя тень уже танцует древний, неистовый танец.
Можно всю жизнь ходить только при свете солнца, таскать тень за собой, как пыльную тряпку, а затем оставлять её за порогом вместе с разношенными сапогами и всю ночь прятаться от неё, прислушиваясь, как она мается под окнами, словно пёс на цепи, - но огонь, разведённый в ночи, покажет, что от тени не спрячешься.
Человек, впервые приблизившийся к огню, - пожалуй, единственный, чьё имя стоило бы помнить и передавать из уст в уста, - остался безвестным. Ни один эшу не возьмётся рассказать о нём историю.
Но Белозорь уверен, что этот человек подошёл к огню не для того, чтобы согреться или бросить в него кусок пищи.
А для того, чтобы танцевать.
Ему нравятся люди, - разумеется, не те, которые боятся собственной тени. Боятся выйти под своды ночного неба, встать перед костром выше их роста и почувствовать, как за спиной чёрными крыльями бьётся тень. С каких пор люди поверили, что от крыльев можно избавиться? С каких пор настолько боятся падения, что отказываются взлететь? С каких пор разучились танцевать?
Среди людей стало тесно - вот люди и пытаются уменьшиться. Согнуть спину, не поднимать взгляда, запивать водой пресную корку. Доведётся ли увидеть, как люди превратятся в серых мышей и заполонят собой все свои улицы, амбары, хлева и церкви, каждый угол, каждую щель?..
Чтобы развернуться во весь размах - нужно оставить людей и прийти сюда.
"Встану не благословясь, пойду не перекрестясь из избы не дверьми, со двора не воротами..." Кто знает, что ищет, - тот найдёт дорогу. Осенняя распутица схватилась льдом, застыли следы - звериные и людские, мох дышит паром, отдавая тепло короткого дня, сосны в узорах инея врезаны прямо в беззвёздное небо, как серебряные жилы - в чёрной руде.
Белозорь пьёт, не пьянея. Жидкий огонь не удержишь на языке - он проваливается тяжёлой каплей будто прямиком в сердце, заставляя его биться в том ритме, что отбивают крепкие копыта сатиров. Музыка не даст ни мгновения, чтобы остановиться, перевести дух, - ночь слишком коротка. Белозорь танцует, не выпуская из рук наполненной чаши, и янтарная брага щедро плещет в огонь, протягивающий к нему свои жадные пальцы. Выпивки хватит этой ночью на всех.
Каждый глоток из чаши обжигает горло, и оттого ещё вкуснее глотать морозный воздух. Вбирать его полной грудью, вместе с пряным привкусом примятой хвои и горькой осиновой коры, грибной земли и талой воды, - только чтобы выдохнуть песней. Белозорь поёт, ему вторят многие голоса и волчий вой - который он подхватывает, откинув голову, и смеётся, когда эхо, лукавый дух, треплет отголоски по чащам, пугая заснувших птиц.
Мериться силами - от избытка сил. Кто выйдет в круг, кто выбьет чашу из рук? Белозорь легко уворачивается от замаха, толкает плечом противника, и тот, не успев осадить, вылетает из круга. Другой пробует поднырнуть под рукой - но встречается челюстью с локтем. Третья хочет сделать подсечку, чаша взлетает вверх - и подхватывают её две руки. Если мешать кровь с вином - то на губах и никак иначе. Белозорь целует, не разбирая, кого, - возразить никто не посмеет. Тени сливаются прежде, чем сольются тела, - отраженье огня верней отраженья воды.
Ему не нужно быть для них богом, и не нужно другой короны, кроме венка из золотых листьев. Белозорь исчезает незаметно - прежде, чем рассвет вступит в свои права и развеет тени росной неясной явью. Пусть они не вспомнят, каков он был из себя, и был ли он вовсе, - или же то был их общий хмельной восторг. Но он знает, что они придут вновь. По клыкастому насту, сквозь жестокую метель. По весеннему половодью, жирной грязи и голым рощам. По летнему зною, медвяному разнотравью.
И знает, что придут не все.
Их хмельная вера - вернее любой другой. Они сами себе опора, спасение друг другу. Они не позовут без крайней нужды, - и потому он может не успеть. Но горе тем, кто их тронет.
Первый снег укрывает кострище до следующей полной луны. Люди идут по домам, унося свои тени - с гордостью.

Сэр Квентин, тема - "убийство". Сеттинг C:tD (ВС), pov, ~480 словЕсть в слове "рыцарь" что-то фарфоровое, что-то для самой верхней полки, куда не дотянутся дети. Детям - солдатики из серого олова, отлитые на фабрике, замусоленные до безопасной гладкости.
"Рыцарь" - что-то в одной коробке с ёлочными игрушками, завёрнутыми в вату, и неполным сервизом в замасленных газетах. Пыльный парадный полк, терпящий потери с каждым переездом с места на место. "Рыцарь" - в сколах и трещинах, замазанных жёлтым клеем, "рыцарь" - для гаражной распродажи с надеждой выменять антикварных калек на пару хороших рыболовных крючков.
- Ты ведь не убийца, Квентин, зачем тебе эта война?
- Я рыцарь.
И почти не соврал.
Когда впервые пришёл к границам герцогства, ещё без приставки "сэр", уже с песком и гарью, въевшимися под шкуру, - это было всё равно что прежде срока постучаться в ворота рая. И каждое утро, среди безмятежных, не считающих дни и годы, тревожно ворочаться от мысли, что ты этого пока не заслужил. Тебя ласкают за то, что ты есть, - но кто ты есть, удачная находка, единственная в своём роде безделушка среди десятков таких же единственных? Ты знаешь, что пришёл не для того, чтобы остаться, а для того, чтобы увидеть, за что сражаться. Чтобы не сжечь мосты, когда вода станет огнём, потому что за ветром перемен всегда приходит огонь.
"Рыцарь" без коня и без знамени... На войне нужно учиться быть не фарфоровым, а пластилиновым. Скатают в комок - не останется ни ран, ни шрамов. Свернуться клубком, баюкая пульсирующее, тянущее, саднящее, - только на ходу не чувствуешь боли. И, сцепив зубы, молчать о том, что помогает тебе держаться здесь, на стороне простолюдинов. О том, что стоит герцогу Дилану улыбнуться - и ты обернёшься, даже если между вами - шумная толпа и сумрак июльской полночи. О том, что свежая память об этом тянет за собой воспоминания совсем далёкие, словно вымечтанные, и в каждом из них есть ши. Их смех, глаза и жесты, и то, как они пели, вынуждая менестрелей отнять пальцы от струн, и то, как вынимали мечи из ножен, только чтобы с ними танцевать.
Вон Рой ап Скатах - тоже рыцарь, на поясе фляга, губная гармошка и гребень. Смеётся:
- "Занимайтесь любовью, а не войной"... А откуда взялась бы война, если бы мы не умели любить, и как бы мы научились любить, если бы не война?
Каждый раз, убивая, заглядывать в глаза хоть на миг. В надежде - или со страхом - узнать.
Может быть, в той, самой первой, жизни мы танцевали в одном кругу. Делили чашу вина или постель. Может быть, в следующей, - если она у нас будет, - мы снова сойдёмся не насмерть, сойдёмся почти как равные, - но сегодня ты умираешь, а завтра кто-то убьёт меня.
В войне столько лживой болтовни - это, в сущности, такое пачье занятие. Сперва говорят, что ничего так не желают, как уничтожить врага, а затем говорят, как о его гибели сожалеют. И ни то, ни другое не будет правдой до конца.
А если молчат - то только о любви.

Марджери Форлаврин, тема - "розыгрыш". Барраяр (Оккупация), pov, ~650 словЧто на войне атеистов не бывает - брешут, конечно, но на что, если не на молитву, похоже "только не он", перемежающееся самыми крепкими словами из слышанных на всех наречиях - и когда успели отпечататься на языке, - никого не стесняясь, вслух?
Переживать горе учили ещё в школе: развод родителей, болезнь прабабушки в её сто шестьдесят, смерть кролика-компаньона... У каждого своя маленькая травма, мир рассыпается, словно конструктор, и уже не достать детали, закатившейся под диван. Учили: побудь наедине с собой, нарисуй открытку, испиши пару страниц планшета прощальным письмом, позволь себе поболеть несчастьем, как простудой. Но какие, к чёрту, цветные карандаши, когда хочется разрядить пару десятков обойм в пару десятков расписанных рож, и даже этого будет мало?
Позже, когда Мардж уже знала, чему будет учиться дальше, и бегала с последних уроков на подготовительные курсы, перекусывая на ходу, - мать любила рассказывать ей историю о некоей девушке, стажёрке Астроэкспедиционного корпуса. Она должна была пройти заранее проложенным маршрутом на необитаемой планете, задание простое, безопасное, как луна-парк. Но ей захотелось найти более короткий путь, она сошла с маршрута, а связь отказала. Её искали и не нашли. Когда она выбралась, применив и то, чему её научили, и то, чему сама могла бы теперь поучить, - её мать уже была направлена на коррекцию с помешательством.
Рассказывалось это, конечно, с намёком: вот что будет, если полезешь куда не просят.
У неё, наверное, тоже был нетипичный психопрофиль, у той девушки-стажёрки.
И от этого в Астроэкспедиционный корпус хотелось ещё больше.
А сам рассказ не вызывал тогда у Мардж ничего, кроме раздражения. Глупо сдаваться, пока не всё потеряно. Пока не посмотришь в лицо мертвеца. Мы не в ответе за тех, кто в нас не верит.
В Дмитрия Мардж верила всегда, и это было взаимно. Можно было быть уверенной, что он не бросит преследование одного противника и не примчится ей на помощь, даже зная, что она в это время имеет дело с тремя.
...Только теперь, много лет спустя, она поймала себя на мысли: хорошо, что не осталось надежды. Ни единой лазейки, чтобы - тайком от себя самой - ждать возвращения. Чтобы верить - выберется, вырвется, из любого окружения, из плена, из-под завала.
Потому что от неизвестности можно сойти с ума.
Мардж не видела Дмитрия мёртвым, но - вспышка в полнеба, слепящая, даже если закрыть глаза, была достаточно убедительным ликом смерти. И кто только придумал сравнивать свет с жизнью?
Злосчастную байку о коротком маршруте хотелось забыть, но чужие истории врастали в память, как занозы. Тем паче что своих историй уже никогда не будет.
За что Мардж убила бы, так это за розыгрыш - была и такая чужая история: о парне, который подговорил друга сообщить его девушке, что он погиб в аварии. Шутка в самый раз для людей, видевших смерть только в вечерних сериалах. Сложно было представить такое на Барраяре - именно потому, что Барраяр был жестоким местом. Здесь знали цену и прощаниям, и встречам после них.
Барраяр был местом, где впервые понимаешь, откуда рождается желание продолжить себя в потомках. Одна жизнь слишком коротка, чтобы толком зацепиться за землю, ещё одна - слишком коротка, чтобы её возделать, и только третья, быть может, начнёт пожинать плоды. На Барраяре не чувствуешь людского переизбытка, напротив - чувствуешь их нехватку.
Барраяр был местом, где вдруг испытываешь потребность в ритуалах. В разговоре с этим миром всерьёз. Правда, очень уж быстро довелось узнать оба: и клятвы в круге зерна, и едкий запах траурного костра, царапающий горло, как ржаная водка.
А война поставила крест и на продолжении рода, и на вере в то, что мир, ослеплённый и оглушённый, ещё хоть раз вспомнит о тебе и услышит.
Вот о чём не предупреждали никакие курсы: что у войны отменное чувство юмора. Поманить новым маршрутом - и посмеяться, когда не окажется обратного пути на привычную, выученную дорогу. Когда в шаге от будущего - пропасть, и, что самое смешное, - между тобой и ещё таким недавним прошлым тоже пропасть.
Никто не разыграл бы лучше, но - война закончилась, а ты - смеёшься последней.

Йокоя Канзаки, тема - "травма". Loveless, преслэш pg, ~785 словДолгий день дробился на часы, час - на минуты. Беззвучные электронные часы, на грани слышимости шум кондиционера, опущенные жалюзи - всё для удобства клиента. Предлагали установить в кабинете аквариум, но доктор Йокоя поставил условие, что кормить рыб не будет, и идея отпала сама собой. Когда пальцы пахнут рыбьим кормом, это отвлекает.
С его мнением считались, хотя избавиться от приставки "доктор Йокоя-младший" было куда сложнее, чем стереть крошки дафнии влажной салфеткой. Отец всегда любил рыб, в этом и была причина отказа. А видеть причину за поводом - одна из задач профессии.
В детстве собирать вместе с отцом коряги причудливой формы, которые тот затем вываривал и высушивал, Канзаки даже нравилось, но вода в тех дзенских садах, что были разбиты на дне аквариумов, была явно лишней. Гладкую гальку, пористый песчаник, шершавую кору отчаянно хотелось потрогать. Мешали рыбы, насмешливо парящие за стеклом.
В сравнении со многими его клиентами, детство не оставило Канзаки сколько-нибудь серьёзных травм. Ни частых переездов, ни ограниченности в деньгах, ни родительских ссор... Только люди, которых он видел сквозь оконное стекло квартиры или автомобиля, вызывали такую же зависть, что и рыбы: эти люди могли собирать в букеты кленовые листья, гладить кошек и мокнуть под дождём. В школе и университете стекло почему-то не исчезало. Но сквозь него можно было наблюдать.
Панель часов мигнула, доктор Йокоя повёл ухом, и клиент, битый час комментировавший свой опросник, поднял на него вопросительный взгляд.
- Не спешите. Давайте закончим.
Стол, разделяющий их, - тоже стекло. Ничто личное не могло преодолеть это расстояние. Сочувствие, раздражение, симпатия - с любой стороны - исказили бы прозрачную чистоту восприятия. Для клиента ты должен быть безликим белым пятном, вроде кондиционера. Поэтому парфюм и украшения были единственными предметами роскоши, которые в семье Йокоя не прижились.
Когда бы Канзаки ни видел своих родителей, они всегда сидели по разные стороны стола - и дома за завтраком, и в ресторане во время какого-нибудь семейного празднества. Порой ему казалось, что сблизиться для его зачатия было для этих людей серьёзным испытанием. Когда-то он боялся, что его ждёт та же участь. Если даже от прикосновения к грубой на ощупь ткани сводило зубы...

Наконец, можно было покинуть футляр кожаного кресла. По дороге от медицинского центра до метро - кафе, в котором наливали напитки в стеклянные стаканы: ощущение картона или пластика на губах убивало бы всё удовольствие от вкуса.
От щедрой пригоршни кубиков льда на гладкой поверхности стакана выступила испарина. Ногтем по сенсорному экрану: "Освободился. Заказать что из еды по дороге?".
Кирицу перезванивает - все его слова вновь не умещаются в одно короткое сообщение. За спиной некстати грохочет кофеварка. Смартфон Канзаки прикладывает к уху, холодный стакан - к виску.
Голос, обёрнутый в шуршащие электронные помехи, как в фольгу, сообщил, что кто-то из студентов пригласил всех однокурсников в клуб. Караоке, боулинг, новые лица, часа на три. Всё это интересно, но Канзаки вполне удовлетворится рассказом. Когда привыкаешь смотреть вглубь каждого человека, то скользить взглядом по поверхности пёстрой человеческой массы - вскоре закружится голова, как от калейдоскопа. А громкая музыка хороша только в плеере.
- Отлично, тогда я сперва заеду домой.
- До встречи.
Почему от этого голоса губы и язык покалывает, как от свежевыжатого апельсинового сока?
Канзаки осушает стакан, улыбается официантке и спускается в подземку. Не глядя на безучастные лица, закрывает глаза. Проводки наушников, как стебли, распускаются двумя чувственными электронными цветками альтернативы, позволяя сердцу ещё некоторое время биться в ритме недавнего разговора. You're my escape From this messed up place...
Вместо трёх часов Канзаки ждёт три с половиной, чтобы наверняка. Это с самого начала представлялось ему естественным - всё равно что отпускать на охоту в городские джунгли ногицунэ, который, появляясь из уходящих корнями в глубь парка сумерек, приобретает человеческий облик. Но что-то всё равно выдаёт - что-то в глазах или, может, в улыбке...
Кирицу рассказывает, а Канзаки слушает, следуя за путеводным огоньком сигареты и стараясь держаться поближе, будто ящерица - к нагретому за день солнцем камню. Он больше не доктор с приставкой, и стекла больше нет, и руки приходится держать в карманах, потому что кажется: на кончиках пальцев испарялись бы кубики льда.
Потому что достаточно руку протянуть - и коснёшься чужих пальцев, что успевали стряхивать пепел и на ходу рисовать прямо в воздухе подобие схемы, иллюстрирующей очередное наблюдение.
Но можно чувствовать слухом. И прикасаться взглядом.
Не скажешь же: это просто детская травма, поэтому мне смертельно необходимо держать кого-то за руку, или зарыться в волосы лицом, обнять или быть обнятым со спины, и что там ещё бывает.
Тем паче что "кто-то" было лишним, а упрямо встающее на его место "ты" выбивалось из любой схемы и любой таблицы любого учебного пособия.
Тут стоило бы обратиться к кому-нибудь из коллег, но Канзаки решил, что справится сам.
Сегодня или завтра, - а пока можно вдыхать табачный дым и пробовать на вкус новые слова, живые и горячие, как крепкий алкоголь. Таких за столами точно не подают.

Лэриан ин Триэнн, тема - "рисование". Салитэрия by Игнис, джен R (ворнинг: бордель), 630 слов- Ну и кто тебя так разрисовал?
Лэриан равнодушно пожал плечами: и в другой раз увидит - не вспомнит.
- Это просто царапины, Миль.
- Ну конечно, "царапины"! - фыркнул главный художник. - На самом видном месте!
Лэриан вздохнул и подставил ему "самое видное место" на внутренней стороне правого бедра.
Миль, полукровка ву-ани, с притягательно неправильными чертами подвижного лица, сбросил с постели на пол одну из подушек, уселся на неё, скрестив ноги, и открыл коробочку с палитрой. До ноздрей Лэриана дотянулся запах цветных порошков, тяжёлый и усыпляющий.
- Ради одной-единственной в заведении бледной сосульки приходится покупать этот пигмент...
У Миля была такая привычка - ворчать от удовольствия, когда работал. Серебристо-чёрные уши при этом напряжённо замирали, будто опора в противовес быстрым пальцам.
- А ты для кого так стараешься? - спросил Лэриан. Не то чтобы ему и впрямь было интересно, кого ждать следующим в эту постель, - просто хотелось поддержать разговор.
- Это уже не твоё дело...
Миль от усердия даже высунул кончик языка, маскируя следы порезов. Наложить тонкую, почти прозрачную плёнку, осторожно растянув её на пальцах; закрасить в тон кожи, растушевать... На это можно было смотреть и несколько минут ни о чём не думать, - а также на то, как Миль хмурился, улыбался, кивал сам себе и удовлетворённо цокал языком. Результат стоил того: тело выглядело абсолютно нетронутым. Только под слоем краски ещё саднило и жгло.
- Не трогай, пусть высохнет, - предупредил Миль и потянулся к его лицу тонкой кисточкой: - Дай подведу. Опять под глазами круги.
Лэриан досадливо дёрнул головой:
- Не надо.
- Хочешь побыть одна? - Миль убедительно изобразил понимание: взгляд снизу вверх, голова чуть набок и уши домиком.
Лэриан дёрнул уголком губ. Называть всех здешних обитателей в женском роде было ещё одной привычкой Миля, менее приятной, - подцепил у кого-то из посетителей. Впрочем, и посещал в свободное от работы время он только девушек. Они его обожали: мог подарить что-то из косметики. Что-то золотое или фиалковое, сверкающее - наверняка привезённое из Империи. Таким бы золотом рисовать - даже умения не нужно: окунуть кончики пальцев, провести по белой стене и любоваться волнами цвета...
- Да. Вроде того. Хочу.
- Ну, не грусти, красотка Лэри, - Миль звонко захлопнул свою коробочку и встал. - Ещё увидимся.
У Миля, безусловно, был талант; кто-то говорил, что раньше он и его кисти имели дело с покойниками, кто-то - что с дорогими куклами, а кто-то - что и с тем, и с другим. Но теперь он нашёл своё место здесь, место едва ли не более почётное, чем у лекаря, - а здесь свой талант был у многих. Одни умели танцевать, другие петь, третьи умели быть красивыми... вернее, не вызывающе-красивыми, чтобы иным посетителям захотелось эту красоту сломать, а удобно-миловидными, радующими всякий глаз, утомлённый неприветливыми лицами на службе или дома. Были и те, кто умел парой удачных слов извлекать на свет правду - и затем пересказывать остальным тайны торговой гильдии или столичного театра.
Лэриан всего этого не умел. Похоже, его талантом было притягивать неприятности - поэтому они с Милем увидятся ещё не раз.
Он умел лишь прикоснуться кончиками пальцев к невзрачной луже и заставить её поверхность покрыться тонким льдом, который сам рисовал свой орнамент. Похожий на листья заморских растений или перья фантастических птиц - но бесцветный. Всё равно что сам эльф: белая кожа да тускло-тёмные волосы. Немудрено, что каждому хотелось оставить свой штрих на чистом холсте.
Это он умел с детства - и то же было под силу любому ребёнку, в ком была хоть капля ледовой крови. Те же, кто учились, могли создавать изящные ледяные скульптуры, хрупкие, как хрусталь, - застывшие мгновения, неуловимая текучесть воды, пойманная и укрощённая одним филигранно выверенным жестом. Никакой практической пользы - зато каков полёт фантазии. Если научиться... если только научиться.
Неплотно закрытая дверь отворилась, как всегда, без стука.
Миль наивен: к чему подводить глаза, если снова - лицом в подушку?

Ортенсия, тема - "праздник". РИ Славный город Ноттингем, pov, ~445 словКто-то сказал, что ревность - это чувство, когда праздник проходит без тебя. Ортенсия подхватывала такие фразы, которые роняли в кабаке, как косточки на пол. А поскольку спрятать их было негде, отдавала другим. Так и эту отдала, добавив, что у неё в таком случае не жизнь, а сплошной праздник.
Особенно теперь, когда за крышу над головой не приходилось чистить котлы, - хотя порой казалось, что песок, зола и жир въелись в руки до самой смерти. Но если кто хочет белоручек - пусть в Лондоне поищет, а в замке на болоте морду воротить от хозяйского пива, хозяйской стряпни и хозяйской шлюхи не принято. Если по чему Ортенсия и скучала, покинув Ноттингем, - так это по людям, особенно в праздники. Зато здесь и обузой себя не чувствуешь, и куском хлеба не попрекнут.
Что до праздников в Ноттингеме - то на свадьбу или на крестины, конечно, не пригласят, чтобы не накликать дурной удачи. Другое дело - общие праздники на площади, скажем, Пасха: все нарядные - и городские, и деревенские, затевают игры, поют, не расходятся дотемна, а кто задержится и на ночь, тот платит щедро. Не вспомнишь, о чём говорили, а помнишь лица, улыбки, голоса, руки в танце, бубенцы и вертушки у детей, яркую вспышку - кто-то поднял железную флягу, а на неё упал луч солнца.
Ещё кто-то сказал, что в Святой Земле, куда собирались рыцари, реки текли молоком и мёдом, а деньги вовсе были не нужны - всё равно что в раю. Вот только женщин туда не брали. Порой после проповедей о жизни вечной Ортенсия думала, что в райских кущах не нужны сборщики налогов, раз и налогов там нет. Не нужны палачи и судьи, раз не судят и не казнят. И лекари не нужны, раз нет никаких хворей. Должно быть, и женщинам там нет места, ведь в раю не предаются греху и не рожают детей: совсем как в Святой Земле и других походах, где все только умирают.
По всем размышлениям выходило, что в рай попадали только разбойники, вроде того, о котором рассказывал священник, что тот будет пировать с Иисусом. И, значит, до Иисуса в раю пировать было не с кем и было скучно, - оттого и была Пасха праздничным днём.
После последнего праздника Ортенсии снилось наутро, как будут праздновать в раю на площади все разбойники и даже некоторые честные люди Ноттингема: как будет клубиться золотая пыль райских кущ под каблуками, стучащими в танце, будут пылать неопалимой прошлогодней листвой ноттингемские заросли лесной малины, будут до ночи перекрикиваться дрозды над головой, и сквозь эти крики нет-нет да послышится из синих сумерек знакомый шорох юбок да тихое поскрипывание перил под лестницей. Видела сон - и немножечко ревновала.
А что тот праздник был в замке последним, она знала наверняка, потому что его хозяин отправлялся в поход.

Хи-Гэ (Киту), тема - "смерть". Лестница из терновника, pov, ~630 словНа слова о том, что однажды и ему, как мастеру, придётся искать себе преемника, ответ Хи-Гэ учителю был всегда один: учеником я быть перестану, когда тебя не станет, а значит - не раньше, чем через полвека. И повторять это он был готов столько, сколько потребуется.
Во всём прочем он покорялся без труда и не спорил: переделать - значит, переделать. Сейчас - значит, прямо сейчас, а не "вот только отдохну минутку". Впрочем, в работе Хи-Гэ сам себе не давал спуску, так что впору было напоминать об отдыхе, а не подгонять. Но в одном не могло не проявиться вошедшее в пословицы лянчинское упрямство - гору сдвинуть проще, чем его.
Потому что не было такого обета, чтобы кто-то оставался один на один с одиночеством.
Многие поэты сравнивали с мечом душу, выкованную и закалённую испытаниями. Мало кто помнил, что меч начинается раньше огня и ударов молота - с едва заметных чёрных песчинок металла, оседающих на дне горного ручья, холодного и гладкого, как срез яблока. Так и каждый нги, мнящий себя совершенным клинком, был когда-то песчинкой, которую нёс стремительный поток. Если одна песчинка зацепится за другую - вот уже и слиток, и шанс стать частью чего-то большего. И много позже узор на поверхности меча напомнит извилистые течения ручья: все исхоженные дороги, все встречи и препятствия. Но для того, чтобы узор завершился, нужна вся жизнь, не больше и не меньше.
А порой и жить приходится учиться.
Хи-Гэ помнил, как его жизнь начиналась - свободная жизнь, а не то, что было до. Как жил потому, что так вышло, словно вдруг выпала такая карта, предназначавшаяся не тебе, и эта нелепая случайность тебя веселит. Как учился не удивляться тому, что спать можно в тепле, а есть можно досыта. Учился не оглядываться за спину и не ждать удара.
А потом понравилось жить. Будто кто-то зашил мешавшую рану, и она не отторгала нити. Раньше казалось - она всем видна, все догадываются, кто ты такой; а теперь замечаешь, что тебя принимают за своего. И о том, кем ты был, никому больше не говоришь. Достаточно знать одному - тому, кто сумел понять. Объяснить это тем, у кого всегда и во всём был выбор, сложнее, чем объяснить незрячему цвет неба, или Мужчине - о том, как рожать детей.
Но ещё некоторое время не верилось, что жизнь - это взаправду и насовсем. Что прошлое не догонит, не приставит нож к горлу, не отнимет всё то, чем завладел не по праву, не напомнит о том, где место раба на самом деле. Тогда он - ещё по имени Киту - торопился жить, успеть, доказать, - и всё равно не ожидал, что жизнь продолжится. Что у него будет дом, а дорога к дому - уже часть дома.
Научившись жить, можешь помочь жить другому. Тому, кто помог тебе, - но не из чувства долга или благодарности, нет. Только потому, что иначе не чувствуешь жизнь полной, словно меч держишь без рукояти. Для того и делать почти ничего не нужно, кроме выбора. Остальное выходит само: и слушать, и замечать, и говорить о том, что жизнь ещё вся впереди. И ждать, пока исцелятся старые раны, оставаясь памятными зазубринами на клинке.
Да, когда-нибудь - и ничего с этим не сделаешь - придётся научиться самому сложному в жизни. Тому, что жизнь не вечна, как её ни береги. А ручей продолжит течь, и однажды ты умоешься небом, отразившимся в нём, скажешь "до встречи" - и привычно отправишься в путь.
Тогда и придёт время рассказывать - потому что никто не расскажет, кроме тебя.
Не стихами и даже не песней. Всем, кто будет готов услышать. Пока не найдётся тот, кто захочет научиться всему, чему научился ты. Научиться жить, когда опустить руки и умереть - проще. Тот, кто взглянет на тебя, на твой меч, не знавший Поединков, и твои сапоги, не знавшие коротких дорог, - и не побоится такой же Судьбы для себя.
Но - через полвека. Не раньше.

Генри Рокслей, тема - "утешение". Отблески Этерны (немного AU), джен/преслэш pg, 1825 словНовость дошла до столицы почти без опоздания, несмотря на непогоду. Поверить в неё не вышло, пока не добрался до дворца, где приёмное время было отложено в связи с необходимостью Его Величества выразить соболезнования письмом... После слова "соболезнования" Рокслей переспрашивал сонного адъютанта дважды, пока не убедился, что бедняга скорее назовёт свою матушку именем своей лошади, чем запутается в том, что ему велели докладывать посетителям.
Рокслей поблагодарил и вышел. Можно было сказать себе, что ничего не изменилось, что странно оплакивать того, кто и так тебя покинул, - но будто выдрали тёплую подкладку с изнанки души, которую ты привык вовсе не замечать, скомкали и бросили под ноги толпящимся придворным. И сразу стало невозможно согреться, словно зима наступила внутри, сколько ни кутайся в плащ снаружи.
Прошёл пару кругов пешком вокруг казарм, запрокинув лицо к небу. Умылся снегом. Некуда было деться от разговоров о нелепой гибели старшего сына и наследника герцога Придда - шутка ли, первые вельможи тоже смертны! Говорили, разгребая нагромоздившийся под крышами снег, говорили, тайком отлучаясь с поста в конюшню погреться:
- Это сколько же ему было?
- А ты посчитай, когда он оруженосцем-то стал у нашего генерала. Стало быть, двадцать три или около.
- Вон как время летит! Взрослый уже мужчина. А погиб на охоте...
- Небось с лошадью не справился, она его и вытащила под пули.
- И что же, прямо наповал?
- Может, и не сразу насмерть, но если на всём скаку падать, то немудрено. Был у моей сестрицы жених, так его лошадь угодила в лисий капкан - он и расшиб голову о камни...
С лошадьми Джастин ладил - но, может, именно поэтому не хватило твёрдости руки? А вот охоты он никогда не любил, как и зимние выезды в целом. Рокслей хорошо помнил единственную зимнюю охоту, на которую зазвали их обоих, - Джастин всю дорогу держался позади, беседовал с дамами, а когда выбрали место в поле для стоянки, Рокслей отстегнул меховой ворот от своего плаща, чтобы юноше было куда спрятать замёрзшие руки.
- ...Ну что, выпьем?
День прошёл мимо, как за пыльным стеклом - вроде и силишься протереть, а только сильнее размазываешь муть, - и только голос графа Килеана вывел из оцепенения. Рокслей пытался ускользнуть со службы незаметно, но чутьё на собутыльников было у Килеана фантастическим - может, он и преступников вычислял по тому же запаху отчаяния, неприкаянности и желания надраться.
Вино казалось смехотворно малым утешением, но Рокслей позволил привести себя в какой-то кабак, где в выемках в кирпичной стене чадили сальные свечи, заказать бутылку Вдовьей Слезы и бутылку Чёрной Крови... В кабаке было тесно - некто за соседним столом, откидываясь назад, то и дело упирался лопатками ему в спину, - было душно из-за закрытых на зиму ставен, зато можно было чувствовать себя так, будто тебя с головой завернули в меховой воротник. И незачем дышать - лучше пить, незачем шевелиться - лучше пить, незачем думать о случившемся - лучше пить.
- Ты письмо-то писать будешь?
- Какое письмо? - Рокслей поднял голову над тарелкой с дочерна жареным луком.
- Так супрему нашему. С соболезнованиями.
- Ему и без моих писем тошно.
- А я напишу, как-никак сюзерен.
Рокслей осклабился, представляя, как Вальтер Придд растапливает камин одинаковыми вымученно-формальными посланиями. Килеан сочувственно прищурился:
- Жениться бы тебе. Или хоть собаку завести.
- В казармах полно собак.
- И женщин полно хороших... если почаще из казарм высовываться. Сам же говоришь: любил его как сына...
Закатные твари, и когда успел сказать вслух? И откуда на столе третья бутылка?..
- ...А женился бы - и сын бы у тебя был свой. И никуда бы без твоего слова не уехал.
- А что ты мне год назад о женщинах говорил? Когда он уехал?
Всё уместилось в один год: заявление об отставке, отъезд в Торку, невнятные слухи о попытке самоубийства и о том, что Васспард "ходит за маршалом как на привязи"...
- Что от женщин все беды, - послушно припомнил Килеан.
Тогда Рокслею казалось, что теньенту просто кто-то намекнул, что-де позорно просиживать штаны в Резервной. Житейски умудрённый комендант возражал, что так спешно покидают столицу, только потерпев любовную неудачу, и добавлял, что развеяться вдали от светской жизни пойдёт юноше на пользу. Может, он был и прав. Даже самые разумные и знающие себе цену люди могли потерять голову из-за женщины... кроме него, Генри Рокслея.
- Вот-вот. Что ж, мне пора, - он встал, боясь, что выболтает ещё что-то из непрошеных мыслей.
- Погоди! Бросишь открытую бутылку?
- Ну, возьми её с собой.
- Я не могу, это как-то неловко... всё-таки дорогая Дурная Слеза, и ты её на свои деньги брал...
На свои?!..
- Ладно. Я возьму.
Не заботясь о том, что его могут увидеть с початой бутылкой, Рокслей дошёл до дома. В ушах плескалось последнее или, может, предпоследнее напутствие Килеана: "А письмо ты всё-таки напиши". Бумага, чернильница, бутылка рядом, и рука, опережая спотыкающиеся мысли, привычно и твёрдо выводит: "Дорогой Джастин"...
Он писал всё, с самого начала, - и тренировки, когда кружили со шпагами вокруг фонтана, "Не стесняйтесь отступить на шаг, чтобы избежать удара"; и как Джастин показывал свои рисунки и отказывался вешать их на стену, "чтобы не выцвели на солнце"; и как спорили о достоинствах лошадей на конной ярмарке и вечером заедали вино медовыми сотами...
Такое воодушевление обычно бывает, когда встречаешь друга детства несколько лет спустя и понимаешь, что он нисколько не изменился, что на самом деле всё это время тебе его не хватало, что та давняя дружба значила больше, чем тебе всегда казалось. Вот только в этот раз не было встречи, было только письмо, - но все цветные осколки прошлого точно так же встали на свои места, как в свинцовые скобы витража. Так вот чем это было - и желание быть ближе, и желание заботиться...
"Спасибо, что помог мне узнать самого себя".
Последние строки пишутся словно кровью, вино пьётся как вода. Письмо с каплями драгоценной Слезы, оставившими в чернильной вязи глухие чёрные точки, наутро летит в камин.

И вот, два года спустя, - Фабианов день, солнечный, ветреный. Ветер, по-весеннему хмельной, бестолково путается в гербовых вымпелах и волосах. Рокслей смотрит только на одного; всё уже заранее решено, и всеобщее изумление от выбора маршала Алвы, никогда прежде не снисходившего до унаров, помогло скрыть вздох облегчения... Но волнение не обуздать всё равно - "как перед свиданием", насмешливо подсказывает внутренний голос.
Трезвым Рокслей ненавидел свою постыдную слабость. Человек - не конь на ярмарке, чтобы на него пялиться, восхищаясь замыслом Создателя.
Валентин был и похож на старшего брата, и не похож: держался уверенней, строже и холодней. Общими были фамильные черты лица, о которые можно было порезаться неосторожным взглядом, да цвет глаз, который Рокслей прежде видел только у самоцветов. На этом сходства заканчивались, и сравнивать не было смысла, - как и не было смысла надеяться, что в этот раз "обойдётся". Или "пройдёт" через год. Днём ранее ещё можно было спастись - но не сегодня.
В первые дни Валентин выглядел разочарованным и отстранённым; со временем немного оттаял, но кошачья независимость осталась - словно учиться ему было уже нечему, а юношеские развлечения успели надоесть. Рокслею порой казалось, что проницательный взгляд чароитово-синих глаз с искрами любопытства в глубине мог бы видеть его насквозь, как раскрытую книгу, - если бы обратил на него немного больше внимания.
Вино из редкого утешителя превратилось в постоянного спутника. Рокслею хватало пары бокалов, чтобы чувство собственной неправильности сгладилось - и отступило перед волной других, имевших множество имён, но не названных им чувств. Вино помогало говорить откровенней - никогда не переступая черты. Помогало преодолевать расстояние вытянутой руки - только мысленно: так в детстве порой воображаешь себя невидимкой, которому сходили бы с рук любые шалости, - а теперь невидимка вырос и прикасается к длинным ресницам, перстням на пальцах, невесомо-шёлковым каштановым прядям, пока ты сам сидишь в кресле напротив.
Каждый чистый лист провоцировал написать то, что невозможно было выговорить вслух, - хотя бы пару слов. Каждый раз Рокслей сдерживался, отдёргивал руку от вазочки с перьями. Таланта не хватило бы, чтобы спрятаться между строк, а открыто расписаться... в чём? В бессилии стареющего неудачника против невольных чар, как в древности смертные были бессильны перед астэрами? В нежелании с ними бороться? В желании продлить своё проклятие как можно дольше? - Всё равно что подписать себе смертный приговор. Уж лучше выпить ещё один бокал вина.
Ещё один - чтобы лечь наконец в постель, а тёмная комната плыла бы вокруг, убаюкивающе покачиваясь. Чтобы прошептать имя, призывая сны - единственную награду и утешение. Даже сны были исключительно целомудренны, позволяя себе не более поцелуя, - но и этого было довольно.
Наутро, трезвый и разбитый, Рокслей заставлял себя их забыть.

Осень следующего года поливала дождями готовившуюся к осаде столицу.
Сколько лет прошло с тех пор, как Генри Рокслей, после провала и отставки своего дяди и тёзки, королевским указом вернулся с границы и остался в этом городе навсегда? Лучше и не считать.
"Предатель легко отделался". "Маршал опозорил фамилию Рокслеев навсегда". "Выродились Рокслеи". Так говорили тогда.
Теперь он сам был маршалом и к тому же комендантом, зато позорить ему было некого.
"Попомните мои слова, граф: когда вы окажетесь в Багерлее во второй раз, это будет уже навсегда".
Лучшего актёра на роль изменника было не найти. Многие не желали ввязываться в кровавую баню за короля, неспособного править, - но им было что терять.
За прошедшие полтора года Килеан потерял оруженосца, а Валентин потерял родителей, - и на всё это траурной печатью падала тень от крыла Ворона. Словно Талиг был зажат в когтях, как бы далеко от него ни находился Первый маршал. В сказки об избранности короля-изгнанника богами Рокслей не верил, зато эти сказки защитят Валентина получше любой действительности.
Но прежде чем сделать ход в этом гамбите - разменять свою жизнь на захват короля, - можно было наконец написать то, что так долго откладывал.
Прощальные письма полагается писать на трезвую голову.
Рокслей сел перед листом бумаги. Вывел размашисто: "Дорогой Валентин!".
Так он к оруженосцу не обращался ещё ни разу, но в первый и последний раз пренебречь приличиями было слишком заманчиво.
Затем перо замерло над строкой, и Рокслей опустил его в чернильницу, пока не поставил кляксу. Писать о себе - о том, как в памяти акварельными страницами остались его несуетливые жесты, редкие улыбки, красноречивое молчание, танцы на балах, и как всё это заставляло думать, что жизнь была прожита не напрасно, - писать всё это значило отвлекать сентиментальной чушью человека, сделавшегося главой своего Дома накануне смены династии.
Написать те самые два слова, которые столько раз беззвучно произносил, глядя издали, а в тюремной камере и вовсе твердил как молитву?.. Но Валентину не станет легче от смерти ещё одного любившего его человека. Довольно с него смерти брата.
Чернила сохли, а дождь бился в окно пригоршнями стылой воды с тупым упрямством пьяницы, которого жена оставила за запертой дверью. Сейчас бы приехать к постаревшему в отставке Килеану, привезти хорошего вина, и пропади оно... Но уже завтра - передавать приказы. Поднимать казармы. Проверять, перешибут ли посулы безбедного будущего обух присяги. Пойдут ли люди за своим "маршалом без армии" - не воевать, а отменять войну.
Рокслей вновь взялся за перо и вывел другие два слова.
К кошкам всех, кто скажет, что нужно беречь честь, репутацию или чистую кровь, свой долг или тех, кто считает тебя должником...
"Берегите себя".
После - точка и подпись, и немного вина для того, чтобы лучше спалось.

@темы: все побежали - и я побежал, соседи по разуму, барраяр и барраярцы, окститесь, юноша, салитэрия/лиор, step on thorns, be.loved, мечтай, иначе мы пропали

Прошла игра по The SCP Foundation - канону, который я до сих пор не знаю, как охарактеризовать. И не знаю, возможно ли его в принципе осилить. Когда я узнал об игре, мест там уже не было, и я подался в игротехи; с тех пор игроки отваливались не раз, но моё положение не менялось, поскольку канон я бы не осилил всё равно. А бывают такие игры, на которых игротешить не менее интересно, чем играть.
Воскресный заезд на игру передвинулся на час вперёд, но от того, чтобы проспать, меня это не спасло. Я закинул нёрфы в рюкзак и поехал до Перово, где, к счастью, меня дождались в метро, потому что, хоть я уже играл в Арткомбинате, дорогу я не помнил. В комбинате включили отопление, поэтому факелов - даже жаль - на сей раз не понадобилось. Но ходить босиком я всё равно не рискнул.
Моё причинение пользы началось с того, что я расфасовывал по пакетикам мармелад - получались органы. С ног до головы в сахаре, натрогался липкого мерзкого мармелада на всю жизнь вперёд. Не знаю, куда теперь денутся несколько килограммов этих органов, надо было игрокам раздать на сувениры...
А потом я был зомби. То есть "мясной куколкой" - големом из мяса, неразумным и неговорящим. Когда у тебя нет мозга по жизни, играть зомби - идеально Теоретически я мог и "часовым" - механическим големом-роботом - побродить, но, во-первых, Принц и Хэл отлично с этим справлялись, а во-вторых, быть мясом весело! Можно пялиться на людей, ходить за ними, бурчать над ухом, пережёвывать мармелад с отвратительным чавканьем... Со временем люди начали зомби гладить (гладить сырое мясо! нормальные вообще?) и подкармливать. И даже дали ему имя - Солнышко. Потому что красное.
Некоторые увлекательные эпизоды из жизни СолнышкаСолнышку читали вслух листовку максвеллитов. Зомби ничего не понял, листовку пожевал и определил, что максвеллизм - невкусно. Ещё его кормили конфетой, яблоками и мясом-на-карточках (эти карточки очень спасали мою веганскую душу, и вообще под маской жрать сложно, волосы лезут в пасть!). За хорошее отношение зомби выдавал лут - это могла быть как аптечка, так и бутылка водки или абсолютно бесполезный фарфоровый чайник.
Ситра Ахра не особенно гоняла ходячую плоть поручениями, к тому же иногда поручения были сложноватые, а мясо тупенькое! Некоторые представители других групп пытались с зомби даже общаться и задавали всякие философские вопросы. Зомби жестами показывал, что его зовут Хулио я есть мясо, ты есть мясо и все есть мясо, и мясо мясу мясо и омномном. Дедушка Нургл любит всех! Кажется, не понимали.
Исходно у мясных големов были реплики, и я сперва думал, что зомби начнёт разговорные потуги, если что-то из ряда вон выходящее произойдёт. Но происходило что-то всё время: то явление святых, то захват заложников, то ритуал, и внезапно пришло время зомби-апокалипсиса. Время перестать быть милым и начать делать кусь!
Я успел раздать все любовно собранные карточки вирусов и нехороших аномальных эффектов и несколько раз помереть и респауниться, заставляя людей тратить на меня патроны. Затем люди заняли круговую оборону, но отступать было нельзя, чтобы они не расслаблялись. Ходил по периметру, рычал, нервировал, и как игрок - беззастенчиво любовался суровыми и решительными лицами из-за леса наставленных на одного меня стволов.
Игра закончилась значительно раньше запланированного, но получилась настолько активной и насыщенной событиями, что своевременная точка - определённо хорошо. Остаток времени я искал свои нёрфы (нашёл), обнимал людей, но затем всё-таки уполз домой, и даже не сбился с пути до метро на автопилоте. Теперь сижу, считаю синяки (грация зомби со знаком минус, где мог приложиться - не упомню, особенно где падал), и мне хорошо. Я видел классное!
Спасибо мастерам и игрокам, очень вас люблю, с вами офигенно и хочу ещё!

@темы: friendship is magic, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты

@темы: friendship is magic, moments of dream, кина не будет, електричество кончилось, соседи по разуму, у нас день розенриттера, гнездование пернатых, барраяр и барраярцы

@темы: демоны по вызову круглосуточно

Оскоромился и полез переигрывать в DA:O. Снова собрал пулемёт наглую разбойничью рожу, для разнообразия менее брутальную, чем у Хоука и Инквизитора. Знакомьтесь, Бартел "Барсик" Кусланд.
В профиль он ничего так.
И его мабари зовут Корво. Я считаю, подходящая кличка для боевого пса.
Надеюсь, мне не захочется... Хотя кого я обманываю, уже хочется сыграть его и вживую, но негде. А Седрик Хоук после Скайхолда догонит Дока по количеству раз, когда я их играл.

На Бельтайн всё-таки вытаскиваю Сату. Окей гугл майка-топ с бафометом? Гугл молчит, поэтому надеюсь, что Птаха нарисует мне нужное.
(Нет, Сату не сатанистка ни разу, просто коза. И любит по старой памяти троллить христиан. В её первой жизни троллинг был жёстче: берёшь тролля, он разбегается...)

Кажется, мне нужны два новых тэга про Fight like a girl, для Кэр и для Мардж, а то общие тэги Фей и Барраяра слишком обширны. Но это пока не точно.

Про ветеранскую пьянку, пока меня не попустило: Барраяр, после 2833г., до войны Юрия. Нихт сюжет, нихт император. Принимаются персонажи с любых игр, пережившие Оккупацию, можно с родственниками. Пить, петь, танцевать, травить байки, играть в карты в максимально неформальной обстановке. Варианты дат:
~ 21 апреля. Плюсы: скоро. Минусы: как минимум Птаха и Тас будут после Седьмой Эпохи убитые.
~ 30 июня. Плюсы: можно на природе. Минусы: хочется поскорее, есть риск перегореть и расплескать.
Голосовалку не вешаю, хочется живых голосов потенциально заинтересованных

@темы: соседи по разуму, мечтай, иначе мы пропали

"А было бы славно сменить униформу На платье..."(с)
Собирался я с пятницы. Из двух платьев с волной честно хотел вывезти голубое, более закрытое, но оно не нашлось, и поехало зелёное, типа "сарафан". Подъюбника не нашлось тоже, и Птаха сшила мне на коленке новый. В субботу мне оставалось только сложить всё в рюкзак и стартовать. О добиралове
Разумеется, нельзя так просто, поэтому в метро я обнаружил, что забыл дома Тройку в кармане более лёгкой куртки. Порадовался, что вышел заранее, но пока вернулся - запарился и решил оставить куртку вообще. Сказано-сделано, и не опоздал, поймал Амарта на Парке Победы, и мы поехали на Курский. Тут мы оба были молодцы, что встретились пораньше, потому что пока-то отыщешь Горьковское направление...
В Железнодорожном мы столкнулись с отсутствием местного такси и долго нарезали круги, пока ставилось, грузилось и зависало приложение Яндекса - не знаю, на чём бы я вообще уехал, если бы не Амарт, который с этим героически возился. В итоге Яндекс-таксист довёз нас с ветерком и даже не последними. А коттедж - сам по себе вполне близок к Москве, удобен и симпатичен, с зело цетагандийским потолком (бамбук плюс фоточка галактики), так что стоит иметь его в виду.

Уже-не-бетанка Мардж программу бухать@танцевать выполнила. Я вообще крайне избирательно отношусь к крепкому алкоголю, но сорокаградусная медовуха оказалась Мардж весьма по вкусу - и весьма помогала вестись в вальсе Захваченные с собой картишки не пригодились - всё время было чем заняться. Мне даже не хватило: не хватило танцев, не хватило разговоров, особенно тет-а-тет, не хватило побыть Мардж, пусть лишнее время ничего не изменило бы.
Ачивка: персонаж с афганским синдромом, со всем этим "верните меня обратно, там всё было так просто". Вот только опции "обратно" в этом случае не предусмотрено, вместо костра и фляги - светские беседы, и словно по волшебству, стоит открыть рот, произносишь не то, что кажется важным, а что-то по делу. Хочется играть Мардж ещё, но игры по более поздним годам вращаются, как правило, вокруг двора Юрия... Кажется, мне жизненно необходима ветеранская пьянка с окопными байками. Oh shi~
Ещё персонажного
И когда я ещё раз соберусь играть вдовца и особенно вдову, стукните меня больно, желательно по голове. Одиночество убивает быстрее радиации. А у всех моих вдовцов (Эридунна - в самом деле счастливое исключение) словно начинает тикать внутри подсознательный механизм самоуничтожения.
Хотя Мардж держит на этом свете довольно мало и в то же время бесконечно много всего: работа, постепенно превращающаяся из работы с заражённой землёй в работу с людьми (быть посредницей между барраярцами и инопланетными специалистами, разговаривать и уговаривать, добывать и выбивать ресурсы на обеспечение безопасности людей, пытаться докричаться до императора через графов, а со временем, вероятно, - вести просветительскую работу через учебные заведения), и семья и другие дорогие ей люди, прошедшие войну и выжившие, которым она будет помогать не только в меру сил, но по необходимости и больше, и никому ни за что не даст пропасть.

Марджери Форлаврин. Отчёт отперсонажный.Приглашение всей семьи - сколько бы нас ни осталось - на приём к графу Форкосигану было как нельзя кстати. Не каждый день выпадает возможность поговорить с графом, а также повидаться с владельцами окрестных поместий - и, в конце концов, впервые побывать на барраярском светском мероприятии. Всё должно было быть... иначе. Начиная с платья, случайно обнаруженного в столице: платье совершенно не совмещалось с ремнём, и свадебный подарок Дмитрия, узкий кинжал, пришлось умещать в декольте.
Кузена Дмитрия, Штефана Форкройца, который в последнее время немало помогал моей группе, я подвезла на флаере с собой. В сравнении с графским замком наш Дымный ручей казался маленьким домиком; перед замком была просторная парковка для флаеров, гости прибывали один за другим. У дверей всех встречал адъютант. С ним будет вежливо поздороваться, но, здороваясь с незнакомыми людьми, с ними ведь стоит познакомиться?.. Ну не спрашивать же у Штефана, что полагается делать с адъютантами!
В конце концов я прошла вперёд и первой протянула руку адъютанту:
- Здравствуйте, джентльмен...?
- Да?
- Ваше имя?
- Минц.
- Очень приятно. Марджери Форлаврин.
- Штефан Форкройц, - представился Штефан, когда я ему кивнула, решив, что говорить за него будет излишним.
Я бережно пожала адъютанту руку, но он, похоже, так опешил, что переспросил:
- Простите, можно ещё раз?
- Марджери. Форлаврин.
Минц обернулся к бальному залу и провозгласил:
- МарджерИн Форлаврин и ШтефАн Форкройц!
В зале было ещё довольно безлюдно, поэтому графа Петра и графиню Оливию я заметила сразу же.
- Здравствуйте, граф... графиня.
Графиня произнесла что-то приветливое, и я посторонилась, чтобы пропустить Штефана, который меня догнал. У него приветствие вышло, конечно, изящнее, с полупоклоном; затем он торопливо подхватил меня под руку, словно собирался довести до ближайшего кресла и там оставить.
- Я сама могу дойти, - мягко напомнила я. - Похоже, мы всех опередили...
- Уже не всех.
Оглядев зал, я увидела Эктора Фортайру - он сидел рядом с незнакомой мне женщиной. Но прежде чем поздороваться с ним, приходилось ждать, пока закончатся все приветственные церемонии. Если он и увидел меня также, то не подал виду, - впрочем, он казался всецело поглощённым беседой со своей спутницей.
Матушка Ирина прибыла почти сразу после нас со Штефаном. Посреди залитого светом зала она выглядела немного растерявшейся, и мы шагнули ей навстречу. При виде моего платья на её лице появилось сложное выражение, но она воздержалась от комментариев и спросила только:
- Тебе точно не жарко?
- Точно. На Барраяре весна.
Ещё минуту спустя за окнами послышался ровный гул двигателя очередного флаера, идущего на посадку. Флаер был хорош, я сама на него засмотрелась, - а прочие гости, видимо, его узнали, поскольку в зале повисло почтительное молчание. Когда шум двигателя затих, вошли женщина со сверкающими в причёске бриллиантами и мужчина в ослепительно белом, как с картинки, парадном мундире. Было неловко спрашивать матушку или Штефана, кто это такие, но, похоже, важные гости приходились роднёй хозяевам приёма; Минц представил их как Софию и Эрика Форальберг.
После этого зал ожил снова. Штефан сердечно обнял одного из офицеров. Сколько бы времени ни прошло с окончания войны - всегда радостно было видеть, когда люди встречались вновь.
- Представьте нас, что ли, - предложила я Штефану.
- Мы виделись, - возразил его знакомый, и я тоже узнала хозяина поместья Озерки. Держался он неплохо для человека, упорно сидящего в зоне радиационного поражения.
- Да, точно. Я узнала ваш флаер по щелчкам моего счётчика.
- Вы и меня должны по своему счётчику узнавать.
- О, вас я помню и так. Рада, что вы на ногах. Но я бы посоветовала вам воздержаться от близких контактов. В частности, от парных танцев.
- Что же мне теперь, жить в резервации?
- Зачем же в резервации? Достаточно нескольких дней стационара. Радиоактивные вещества выводятся естественным путём.
- А он есть, что ли, этот стационар?
- Пока немного, но есть. И будут ещё.
- Благодарю. Обо мне есть, кому позаботиться.
- Разумеется. Это просто совет.
Принцесса София - а это была именно она - поинтересовалась, что можно выпить, и я порекомендовала здешнюю медовуху - слабенькую, но в меру сладкую и вполне приятную, хоть и не ровня дятловскому пиву. Но тут граф Пётр водрузил на столик бутылку с кленовым листом на этикетке:
- Вот настоящая медовуха. Долго тот не проживёт, кто не закусывая пьёт.
- Знаете, а это звучит как вызов... - я поспешила осушить свой бокал с лёгкой медовухой и протянула его графу: - Дайте-ка попробовать вашей медовухи.
- В ней сорок градусов.
- И замечательно.
Граф плеснул на два пальца, столкнулся с моим укоризненным взглядом и долил ещё.
- Скажите, когда будет довольно.
- Пока хватит.
- Графиня Форбреттен и граф Фортала! - объявил от двери адъютант.
- Граф Фортала обеспечивает нас всех электричеством, - пояснил граф.
- Бегает в колесе?.. - не удержалась я.
- Это должна была быть моя реплика! - воскликнула принцесса София.
- Извините, - и я добавила уже тише: - Или его предки вертятся в гробу...
Когда все гости были в сборе, граф провозгласил первый тост, а следом - и первый танец. Как только хозяева прошли первый круг вальса, к ним начали присоединяться гости, и Штефан оставил на диване свой фотоаппарат и пригласил свою тётушку. Я посторонилась, давая место кружащимся парам. Для меня стало неожиданностью, когда Штефан подошёл ко мне. Дозиметр пришлось оставить рядом с фотоаппаратом, а бокал Штефан забрал у меня из рук и куда-то поставил.
- Учтите, я не умею танцевать, - предупредила я.
- Ничего, я вас проведу.
- Я ещё слишком трезва, - посетовала я, стараясь не запутаться в ногах. - Когда выпью больше, должно стать полегче.
После пары кругов Штефан вернул меня на то же место, откуда забрал, но не успела я перевести дух, как передо мной словно из-под земли вырос чуть смущённо улыбающийся Форальберг и протянул руку:
- Вы позволите?..
- Если рискнёте, - но танцевать мне понравилось, отказываться не хотелось. Нехватка дам оказалась на руку моему намерению попрактиковаться.
- Извините... - проговорил Эрик, когда мы едва с кем-то не столкнулись.
- Это мне следует извиняться: я танцую в первый раз.
- У вас хорошо получается.
- Спасибо. Я быстро учусь.
- Это, наверное, полезное качество для Барраяра. Впрочем, вы, наверное, здесь уже давно?
- Четыре года.
Разговор отвлекал, а стены и потолок зала - на Эрика мне приходилось смотреть снизу вверх - кружились вокруг каруселью, и головокружение от танца, порядочно опережающее головокружение от медовухи, действительно помогало танцевать. В конце концов мы налетели на мягкий угол дивана и, смеясь, поклонились друг другу.
- А танцевать - это весело, - признала я, подойдя к Форкройцу и забирая свой дозиметр. Не стоило прибору оставаться на диване: если кто-то на него сядет, он выдержит, а вот кто-то ушибётся. - И куда вы поставили мой бокал?
- Не знаю...
- Должно быть, это он, - я водрузила дозиметр на столик и принюхалась к содержимому стоявшего там бокала.
- Вы свой бокал по запаху определяете? - поинтересовалась леди София.
- Ну да. Моя-то медовуха была сорокаградусная. - я сделала пробный глоток: - Да, это она.
- В горах, наверное, и не такое пить приходилось? - заметил граф Пётр.
- Ещё бы. Так иногда вылезешь из какого-нибудь болота - и спирт выпьешь.
- Лучше спирт после болота, чем болото спирта...
- Смотря кто в этом болоте. Если цеты... то спирт хорошо горит.
- Вот ещё - спирт на цетов переводить!
- Да, на них лучше переводить другие горючие вещества.
Тем временем я почти подобралась к Фортайре - удивительно, как долго можно преодолевать расстояние из одного конца зала в другой. Ещё не так давно я знала Эктора под другим именем, и передавала ему сборные взрывные устройства - кто бы знал, какая это огромная ответственность, но, вроде, не пострадал никто из своих, тогда как более опасные игрушки я могла оставлять себе; но одно дело - когда с первой встречи догадываешься, что перед тобой фор, и другое дело - когда перед тобой в самом деле фор. На "ты" или на "вы"?.. Решила, что для начала, для приличия, - второе.
- Вот вы в углу прячетесь, а я, меж тем, очень рада вас видеть...
Может, отрывать его от общества дамы и противоречило какому-нибудь этикету, зато я была абсолютно искренна в этой радости: я помнила, что родина Эктора не в горах, а на побережье, хоть и не далеко отсюда, и не ожидала, что он доберётся.
- Можете не вставать, - поспешно добавила я, но Эктор уже поднялся, и мы крепко пожали друг другу руки.
- Я тоже рад тебя видеть.
Всё-таки фор оставался старым товарищем - я даже устыдилась того, что сомневалась в этом. Женщина также встала, и только теперь я заметила фамильное сходство.
- Вы, кажется, не знакомы? Стейси Форгорофф, моя сестра.
- Рада познакомиться. Вы похожи...
- А это Мардж. Мы... взрывали вместе.
- Очень приятно.
- Это взаимно.
Я чуть было по привычке не подала ей руку. Она отошла к столу, вероятно, желая дать нам поговорить.
- Как твои дела после... всего? - спросила я.
- На меня свалилось поместье, как ты уже знаешь...
- Сочувствую. И поздравляю. Зато есть чем заняться?
- О да. Отец, как меня увидел, отрёкся от меня, но потом закончился, а брат сказал, что по праву старшинства поместье должно принадлежать мне, и уступил его. Впрочем, брат у меня молодец и толково управлял поместьем всё это время.
- Это хорошо. Значит, не такой уж бардак?
- Всё равно нужно всё восстанавливать. Округ же был под цетами.
- Цеты - как саранча...
- Прилетели, сели, всё сожрали, и нагадили напоследок?
- Именно. В школе нас учили составлять бизнес-планы, я уже всё забыла, - но, видимо, придётся вспоминать. Всё так быстро меняется...
- Бизнес-план - это о том, как сделать деньги из воздуха?
- Ага. И как продать снег на северном полюсе.
Музыка заиграла, не успела я ещё допить бокал, - я даже мысленно посетовала, что с такой частотой танцев не напьёшься. Впрочем, я не уточняла у графа, какое именно количество крепкой медовухи предполагалось употребить, чтобы свалиться с ног, и считались ли за закуску огурцы и прочие овощи, - и, в целом, заключать с ним пари на выпитое всё-таки не планировала. Объявили испанский вальс. Ко мне подошёл юный Александр Фордымшиц:
- Простите, леди, вы танцуете?
- Пытаюсь. Если вы сможете меня провести...
- О, думаю, это будет несложно.
Вальс оказался, как это называлось, с прогрессией, то есть меня передавали из рук в руки. Каким-то чудом мне удалось уловить ритм и почти ни разу не заблудиться - по крайней мере, не заблудиться фатально.
- Отличный повод оттоптать все ноги, - пробормотала я.
- Все ноги? - подхватил граф. - У всех ноги на месте?
Когда я вернулась к своему бокалу, кухарка принесла блюдо закусок, сказав, что столичный повар графа готов поклясться в том, что они пригодны для уроженца Беты. Блюдо сразу привлекло к себе внимание любопытствующих.
- Если я о чём и скучаю на Барраяре, так это о животных-компаньонах, - заметила я, услышав, как леди Стейси что-то рассказывает о своём ослике.
- Значит, вы совсем не едите мяса? - спросил граф.
- Совсем. Когда всю жизнь не считаешь что-то за еду, это уже невозможно изменить.
- А когда есть больше нечего, кроме добытого зайца?
- Осиновую кору добыть проще, чем зайца. А раз заяц может её есть, значит, и я смогу, - хоть у него и зубы подлиннее.
Я устроилась у окна, и матушка Ирина накинула мне на плечи шаль.
- Мне не холодно, - попыталась протестовать я. - Я вправду не мёрзну. Доводилось сидеть и в сугробе.
- Но сейчас ты не в сугробе, - отрезала она.
Рядом вновь оказался Эктор:
- Ты получила файлы, которые я присылал?
- Да, спасибо! Я уже передала их тем, кто разбирается лучше меня. Это очень ценно.
- Я надеюсь, что-нибудь будет вам полезно.
- Ещё бы! Что-то непременно пригодится.
Списки минеральных и органических веществ, добываемых в море, были бесценным шансом в мире, где синтезированные препараты были редкостью.
- У нас ещё осталась техника от производства косметики и лекарств...
- О, это тоже очень нужно. И курорт на вашей территории был бы замечательной идеей.
- До войны такая идея существовала. Потом проект, конечно, пришлось заморозить.
- Самое время его возродить.
- Было бы неплохо, но не хватает средств. И металла.
- Я уже получила согласие матушки и пригласила специалистов в наши предгорья. Они доберутся, как только смогут. Металлические руды там вполне могут найтись.
- Да, поищите. А у нас в море чего только нет.
- Представляю. Хотя так ни разу и не видела вашего моря вблизи - только с флаера издалека.
- Море есть не только у нас.
Нас прервал Александр Фордымшиц:
- Можно задать вам вопрос?
- Да, конечно.
- Вы ведь занимаетесь этой... радиацией, верно? Моему родственнику ещё можно чем-то помочь?
Даже без уточнения можно было понять, о каком родственнике идёт речь.
- Скажем так... если вкратце, есть хорошая новость и есть плохая. Хорошая состоит в том, что радиоактивные вещества выводятся из организма. Плохая - в том, что, оставаясь на территории радиационного пятна, он продолжает получать эти вещества из воздуха, воды и пищи... А насильно переместить мы никого не можем.
За плечом Александра возник, лёгок на помине, сам Анжей.
- А мы как раз говорим о вас, - сообщила я. - О том, что вам стоит покинуть заражённую территорию.
- Это поможет? - с надеждой спросил Александр.
- Это зависит от степени поражения радиацией. В данном случае повреждения наверняка уже необратимы. Но это поможет не ухудшить состояние.
- И зачем мне куда-то уезжать, если меня уже не спасти? - нетерпеливо возразил Анжей.
- Вы сможете вести нормальный образ жизни. И будете безопасны для своих близких.
- У меня нет близких.
- Для людей в целом.
Анжей удалился, а я сочувственно взглянула на Александра и пожала плечами:
- Нужен указ императора, чтобы такие, как он, покинули территорию пятна. Именно поэтому я здесь: я надеюсь поговорить об этом с графом.
В этот момент дверь отворилась, и вошёл гость, которого, похоже, никто не ждал. На нём был мундир с орденами, но вид он имел какой-то затравленный. И было в некоторых его чертах сходство... такое сходство, что сердце пропустило удар.
Когда Ирина Форлаврина подошла к нему, очень медленно, и заглянула ему в лицо, а затем, ухватив за шкирку, словно мама-кошка, - куда-то за воротник, отчего он ойкнул и поморщился, как от боли... Тогда последние сомнения развеялись, и по залу поползли шепотки. "Виктор Форлаврин, пять лет считался пропавшим без вести, мать его уже похоронила". Я испытывала странное чувство - желание броситься ему на шею и провалиться сквозь землю одновременно. Виктор ничего обо мне не знал, и я не считала себя вправе подойти и познакомиться с ним сейчас, испортив ему всю радость встречи. Я словно была виновата перед ним за то, что Дмитрий погиб, а я осталась. Никто не согласился бы на такую замену.
- Теперь будет кому о ней позаботиться, если что. - я произнесла это вслух?..
- Если - что? - переспросил граф.
- Мало ли, что со мной может случиться.
Ирина с сыном ушли поговорить. Некоторое время спустя вошёл ещё один гость. То, что он был мужем Стейси Форгорофф, я поняла не сразу. В это было трудно поверить - ведь о ней говорили как о вдове, потерявшей супруга едва ли не в самом начале войны. Воистину, чудеса случаются. Но не со всеми.
- А как хорошо бы было, если бы все так возвращались, да? - где-то позади меня щебетал голос принцессы Софии, и чем дольше она говорила, тем больше я слышала её словно сквозь вату. - Все, кого считали погибшим, и все, кто погиб, просто взяли бы и вернулись...
- А это хороший тост - за возвращение, - произнёс граф, выдернув меня из оцепенения.
Я приподняла бокал, намереваясь выпить, не чокаясь, но Эктор подошёл ко мне, протягивая свой, и мой бокал всё же соприкоснулся с его бокалом. И я была благодарна ему за этот простой жест: нельзя было забывать, сколько раз все мы возвращались, - и раз возвращались, то уж верно, не зря. Но бокал я осушила до дна и направилась за следующим.
- Налить тебе вина? - встретил меня у столика Эктор.
- Ещё есть медовуха, - надеясь, что разрешение графа для этого не требуется, я налила себе щедрую порцию. - Зачем размениваться на менее крепкие напитки?..
- ...Я буду танцевать с бутылкой, - послышался голос графа.
- Бутылка - хорошая партнёрша, - отозвалась графиня.
- А бокал - отличный партнёр, - подхватила я.
- Получается вальс на четыре пары. То есть на две.
- Если в глазах двоится, то на четыре.
Объявили следующий танец - какую-то сложную строевую подготовку, которую я не знала и предпочла остаться в стороне. Граф Фортала был, казалось, единственным, кто не позабыл схему за двадцать лет, но сам не танцевал, а отдавал команды танцующим от двери. Чтобы не мешать им, я устроилась на подлокотнике дивана, подобрав поближе ноги. Сидевший рядом Фортайра хранил молчание - впрочем, он никогда не был словоохотливым типом.
- Нас прервали, - наконец заговорила я. - А к слову о радиации, твоей сестре я тоже порекомендовала бы покинуть заражённую территорию.
- Хорошо. Я её увезу.
- Спасибо. Вот бы все были такими, как ты.
- Я просто делаю то, что могу.
- И это прекрасно. А я натравлю на вас всех заинтересованных специалистов. Ждите гостей.
Танец закончился, и оркестр заиграл очередной вальс.
- Чёрт, люблю эту музыку... - я с надеждой обернулась на Эктора: - Ты не танцуешь?
- Не сейчас.
Меня вновь подхватил Александр; было что-то трогательное в том, как он называл меня "леди". За все годы, что я служила на Барраяре, меня, кажется, ни разу так не называли.
- После двух бокалов медовухи танцевать уже легче, - отметила я не без удовольствия.
- Как вы думаете, можно организовать поставки медовухи на Бету? Она имела бы успех?
- Не уверена, - честно призналась я. - Многие бетанцы не признают возбуждающих веществ, даже если это крепкий чай...
Вальс закончился как-то резко, и я там же, где остановилась, нагнулась поправить туфлю, - но не рассчитала, что после вальса голова ещё кружилась, и пошатнулась. Прежде, чем я обрела бы равновесие, меня подхватили сзади чьи-то руки и, уже не отпуская, решительно повели прочь из зала. Это был Виктор.
- Я всего лишь потеряла туфлю, - попыталась оправдаться я, опасаясь, не счёл ли он меня перебравшей. Он вывел меня в прихожую, и я уже была готова ко всему, в том числе к тому, что он попросту выставит меня из чужого дома и в своём доме велит никогда не появляться.
- Мне нужно с вами поговорить.
- Хорошо. И давайте уж, наверное, на "ты", раз уж мы родственники?..
Всё оказалось удивительно просто. Мы пожали друг другу руки. Говорили о том, как поднимать хозяйство поместья. Виктор ревниво спрашивал матушку, не пытался ли Дмитрий после смерти отца и его исчезновения объявить себя хозяином поместья; мне так же ревниво говорил, что знает горы лучше Дмитрия и лучше него укажет, где и по каким приметам искать рудные залежи. Говорил о брате как о живом, плохо слышал - видимо, из-за контузии.
- ...Именно, - подытожила я, когда договорились.
- Имя? Виктор.
- Нет, и-мен-но. Имя я твоё знаю, Митя много о тебе рассказывал.
- Кто рассказывал?..
- Дмитрий.
Матушка Ирина обняла нас обоих. И было ясно как день: что бы ни случилось, куда бы меня ни занесло - здесь, на Барраяре, у меня была семья, которая совсем не требовала от меня измениться. И был дом, благополучие которого всегда будет для меня на первом месте.
- Я рада, что ты вернулся, - призналась я. - У кого только я о тебе не спрашивала...
Мы возвратились в зал. Матушка поправляла на мне шаль, сетовала, что на тех, кто привык носить портупею, шаль не держится, - и, наконец, завязала её узлом за спиной. Виктору говорила, что ему нужно жениться.
- Никогда бы не подумала, что скажу это, но - поддерживаю, - добавила я. - Жениться надо.
- А может, не надо?.. - печально отнекивался Виктор.
- А продолжать род кто будет, я, что ли? В округе демографическая яма.
- Какая такая яма? - насторожился граф. - У меня в округе никаких ям нет, все уже засыпали.
- Демографическая, - пояснил за меня старший Фордымшиц. - Это значит - упала рождаемость.
Также ко мне подошла с вопросом графиня Форбреттен. Вопрос был не нов, но она выразилась более прямо:
- Скажите, насколько всё плохо в поместье Озерки?
- Всё очень плохо. По-хорошему, эту территорию необходимо эвакуировать. Сейчас её невозможно очистить так, чтобы на ней было безопасно находиться.
- Значит, Анжей в опасности?
- Да. Но, к сожалению, он отказывается покидать поместье, и он в своём праве. Мы не можем заставить людей уехать, если они хотят остаться на своей земле.
- Что там про Озерки?.. - снова Анжей. Становилось уже как-то неловко говорить о нём у него за спиной, но что поделаешь, если первой разговор начинала не я? О нём беспокоилось столько народу, что впору было усомниться в его словах об отсутствии близких.
- У вас удивительное свойство появляться тогда, когда о вас вспоминают.
- Не нужно говорить обо мне как о покойнике.
- О, ни в коем случае.
Я обнаружила, что мой бокал снова пуст, отошла к столу и столкнулась с Александром.
- Леди, вам чего-нибудь налить?
- Нет, спасибо. Я буду пить медовуху. Когда привыкаешь пить что-то крепкое в окопе, остальное уже не воспринимается как алкоголь.
- Но сейчас мы не в окопе.
- Да, и это чертовски непривычно.
- Можно задать вам личный вопрос?
- Да, конечно.
- Вы совсем не едите мяса?
Похоже, эта тема занимала барраярцев не меньше радиации.
- Совсем.
- Я помню, вы были в госпитале. И не ели даже тогда? Мясо полезно выздоравливающим.
- Даже тогда. Всегда есть хлеб, картошка... и пиво - третий хлеб.
- Наша принцесса - наполовину бетанка, но она привыкла есть мясо.
- Так ведь дело не в генетике, а в воспитании. Я выросла на Бете.
- Что же едят на Бете?
- В основном синтетику.
- И вам нравилось?
- Не то чтобы. Натуральное вкуснее, - и я прожевала очередную тарталетку от шеф-повара.
- Я бы очень хотел побывать на Бете...
- Может, ещё побываете. У вас всё впереди. Может, вам даже понравится. Мне не понравилось.
- Вы что же, не планируете возвращаться на Бету?
Казалось, это вызывает у него куда большее удивление и непонимание, нежели то, что можно не есть мяса.
- Ха! Знаете, что мне скажут на Бете, если я вернусь?..
Тут нас прервал граф Пётр, неожиданно сказав, что ему может понадобиться моя помощь в ближайшее время. Я пообещала, что никуда не денусь.
- ...Так вот, знаете, что мне скажут на Бете? Что мне промыли мозги, и надо бы промыть их обратно, чтоб уж наверняка.
- Но почему?!..
- Неблагонадёжный психопрофиль. На Бете я попала бы либо на психокоррекцию, либо в тюрьму. А мне как-то не хотелось ни того, ни другого.
- На Бете есть тюрьма? - удивился граф Пётр.
- Конечно. Впрочем, она там такая, что некоторые остаются там добровольно.
- Зачем добровольно оставаться в тюрьме?!..
- Не знаю. Для некоторых это что-то вроде монастыря, возможности в уединении закончить труд всей своей жизни. Другие опасаются, что на свободе сорвутся...
- Но зачем для этого оставаться в тюрьме? - ошарашенно перебил меня граф. - Можно уединиться в хижине в лесу или в горах...
- На Бете нет ни леса, ни гор, - грустно улыбнулась я.
- Оставаться в тюрьме добровольно? - переспросил кто-то из другого угла зала: вероятно, мы с графом разговаривали слишком громко, спасибо медовухе. - Но зачем?
- Вот и я не знаю, зачем! - откликнулась я. - Наверное, именно поэтому я на Барраяре.
- Барраяр - не тюрьма, - граф пустился в философствования. - Барраяр - это... скачка.
- Ага, - подхватила я. - По пересечённой местности. И ты - в роли лошади.
- Это уж кому как повезёт.
- Ну, мы вроде почти всех наездников уже скинули.
- Загнанных лошадей пристреливают, - подал голос Виктор.
- А вот и неправда, - вступился кто-то. - Лошадь можно выходить.
Разговор по другую сторону камина переключился на лошадей, и я поспешила в свою очередь переключиться на содержимое своего бокала и тарелки.
- ...Разве что лошадь уже не может иметь потомство, - донеслось с той стороны.
- Вот я как та самая лошадь, - сообщила я Александру, который, на свою беду, продолжал торчать рядом со мной, когда у меня развязался язык. - Которая не может иметь потомства.
- Но почему?
- В силу моей профессии. Защитный костюм, конечно, защищает от радиации, но не на сто процентов.
- А как ваш муж относится к тому, что вы выбрали такую профессию?
- Он... не застал радиационного загрязнения, - медленно проговорила я. - Он погиб вместе с появлением источника этого загрязнения.
- О. Простите, я не знал. Соболезную.
- Ничего. Если бы мы были на Бете, мы могли бы сохранить чистый генетический материал - и его, и мой, - и сейчас я могла бы иметь детей. Но мы не на Бете. Мы оба знали, на что шли, и понимали, что каждый из нас может погибнуть.
- Что же мешало завести детей раньше?
- Дети не очень-то совместимы с военной службой. Как бы я ползла по болоту с младенцем?
- Ребёнка можно было бы оставить с кормилицей.
- Да. Но период беременности тоже накладывает ограничения.
- Тебе было, где жить, - вмешалась матушка Ирина, и в её голосе прозвучала укоризна. Да, я оставила её без наследника, и, в отличие от смерти Дмитрия, это действительно была только моя вина. Дмитрий хотел детей, но я использовала контрацептивы; я пожертвовала её внуком ради службы.
- Я знаю. Но кто взрывал бы цетов вместо меня?.. Я хотела оставить это для мирного времени и просчиталась. И это уже не исправишь.
- Надеюсь, вы ещё сможете выйти замуж, - сказал Александр.
- Это вряд ли. Кому нужна бетанка, которая не рискнёт заводить детей?..
Музыка заиграла снова. У вальсов была поразительная особенность: когда ты в нём, ты не замечаешь никого и ничего вокруг. Но когда ты снаружи, тебе становится иррационально грустно, словно какая-то важная часть жизни стремительно пролетает мимо тебя.
- Всё-таки барраярская музыка - это нечто особенное, - произнесла я, ни к кому конкретно не обращаясь, хотя Александр оставался моим верным слушателем. - Радостная и печальная одновременно. И, кажется, это справедливо не только в отношении музыки.
- Время печали прошло, - изрёк Александр. - Настало время для радости.
- Одно не отменяет другого.
Не помню, пригласил ли он меня тогда на вальс или нет - танцев было много, воспоминания слились в одно; помню, что снова танцевала с Форальбергом, уже сразу отбросив туфли куда-то под камин, чтобы не мешались.
- Значит, вы собираетесь остаться на Барраяре насовсем? - спрашивал он.
- Да, собираюсь.
- В горах, или выберете ещё какое-нибудь место?
- Мне нравятся горы, но кто знает, куда меня занесёт. Я ни разу не видела моря...
- А равнины вы видели?
- И на равнины взглянула бы с удовольствием.
- Тогда считайте это приглашением на наши равнины.
- О, благодарю. Как только у меня выдастся свободное время, я их навещу.
Как вообще на Барраяре наносят визиты? Что при этом делают, о чём говорят?..
Потом речь зашла о трофеях - кажется, потому, что леди Стейси выговаривала своему брату за белый скальп, свёрнутый кольцом толстой косы у пояса. По мне так скальпом такой редкой масти и в таком ухоженном состоянии не грех было и похвастаться.
- А мне хвастаться особо нечем, - посетовала я. - Моя служба как-то не располагала к трофеям: всё разлеталось на кусочки. Один раз чуть не пришибло нижней челюстью.
- Это как?
- Обычное дело, я же взрывотехник. Взрываю как-то устройство, сама сижу в укрытии. И вдруг что-то по касательной задело по виску. Оборачиваюсь, смотрю - нижняя челюсть! Ещё пятью сантиметрами правее, и меня бы тут, может, и не сидело. А трофей только один, - и я поправила тонкую косичку, украшавшую рукоять моего кинжала.
- Я не знал, что вы были взрывотехником, - сказал Александр.
- Как же, - заметил Эктор. - Мы взрывали мост на границе округа Форбреттен под цетскими БТРами.
- Тот самый мост? Так это были вы? Все о нём слышали, - изумился Форальберг.
Эктор улыбался одними лишь глазами, но к этому я уже привыкла и была рада видеть эту улыбку. Я тоже вспомнила то славное время:
- То-то в округе Форбреттен тогда удивились, когда к ним приплыли...
- ...Цетские БТРы?
- Нет, они пошли ко дну. А вот цеты всплыли - а округ Форбреттен всё ещё был ниже по течению.
- А ваш трофей откуда? Расскажите.
- Тут стоит начать издалека, потому что не так уж часто мне доводилось идти врукопашную. После того, как муж подарил мне этот кинжал, иду я однажды по тропе и вижу цета. Он тоже меня заметил, а оружия при мне не было; думаю - сделаю вид, что сдаюсь, а как подойдёт поближе, прирежу. Приближаюсь и вижу, что цет-то знакомый, я его ещё в столице видела, - он учёный, и оружия при нём на первый взгляд нет. И он тоже меня узнал.
- И что, скальп оттуда?
- Нет. Пожали друг другу руки и разошлись. К вопросу о том, что некоторые цеты - тоже люди.
- А что потом?
- А потом... в другой раз нас было трое, и на нас вышел цетский патруль. Мы отстреливались, пока патроны не кончились, и цеты сочли благоразумным отступить.
- Они подумали, что не кончились?
- Они подумали, что нас не трое, а человек десять, - усмехнулась я. - Но один цет, видимо, особо молодой и горячий, всё-таки полез, и за ним ещё несколько. С ним я и сцепилась, пока стрелять не начал.
- И это... его?
- Ага.
Было что-то общее в том, чтобы срезать эту прядь - и срезать собственные волосы для траурного возжигания. Дань памяти. Что-то, что не даст забыть - ни тебе, ни другим.
Были ещё танцы, и игра в "Кормление лиса", в которой в один момент стало больше одного лиса, и я несколько запуталась; но вот граф Пётр попросил всем собраться в зале и потребовал всеобщего внимания. И заявил, что настало время послушать доклад о радиационной обстановке в округе. Доклад!.. Если бы меня предупредили, что мне предстоит читать доклад, а не просто отвечать на вопросы и участвовать в обсуждениях, я бы его, ну, подготовила. Ну да где наша не пропадала.
- Я не подготовила доклад, - сразу призналась я. - Но за время моей работы мне столько раз приходилось объяснять людям про радиацию в самых простых словах, что у меня сформировался краткий и понятный ликбез. Начнём с того, что радиация - не зараза вроде гриппа и не передаётся воздушно-капельным путём. Это излучение, которое происходит при распаде радиоактивных веществ. Поэтому человек, находящийся в зоне радиационного заражения, подвергается, во-первых, внешнему облучению, а во-вторых, внутреннему облучению от веществ, которые вдыхает и потребляет с водой и пищей. Человек сам по себе стать источником излучения не может, а вещества выводятся из организма естественным путём. Но людей необходимо вывезти из зоны, иначе их положение никак не улучшить. В связи с этим у меня и других работающих над проблемой специалистов есть два предложения, которые необходимо донести до императора. И я обращаюсь в первую очередь к вам, граф: для вас достучаться до императора будет проще, чем нашим петициям.
Граф Пётр молча слушал. Остальные, как ни странно, - тоже. Это придало мне уверенности.
- Первое: территорию радиационного пятна необходимо объявить заповедником, оградить его защитными экранами и на государственном уровне запретить людям находиться в его пределах. В настоящее время в эту территорию входит около восьмидесяти населённых пунктов, включая мелкие сёла и хутора. Второе: необходимо разработать государственные требования и рекомендации к ведению сельского хозяйства в условиях радиационного загрязнения и донести их до каждого крестьянина - то есть, по сути, до каждого барраярца, поскольку почти все барраярцы живут натуральным хозяйством. В противном случае, если скот продолжит есть корм, выросший на загрязнённой земле, люди будут по-прежнему получать радионуклиды из мяса. Вот, в целом, и всё. Можно задавать мне вопросы.
Вопросов, как и следовало ожидать, было множество.
- Как простой человек может определить радиацию?
- При помощи приборов. В первую очередь - радиометров, помогающих измерить содержание радионуклидов в воде и пище.
- И сколько они стоят?
- Они бесплатны. Их уже собирают и раздают, хотя это процесс небыстрый, как и организация карантинов. Но мы работаем над этим.
- Кто эти "мы", о которых вы говорите?
- Это такие же, как я, добровольцы, многим из которых так же пришлось учиться на практике. И, к сожалению, не только добровольцы, но выбирать не приходится.
- Что значит - не только добровольцы?!..
- Это значит, что нам помогают студенты, которые оплачивают таким образом своё образование.
- То есть вы не знаете, что делать?
- Мы опираемся на опыт катастроф, происходивших на Старой Земле. Это бесценный опыт, но каждая катастрофа уникальна, и Барраяр - не исключение.
- И что вы можете сделать?
- Распыляем аэрозоли для оседания радиоактивных веществ, чтобы препятствовать их распространению по воздуху. Устанавливаем очистные фильтры в проточных водах...
- Нет, я не об этом. Что-то можно сделать для людей? Их можно вылечить?
- Существуют препараты, ускоряющие выведение радиоактивных веществ и восстановление организма. Всё зависит от индивидуальных особенностей каждого. Но в некоторых случаях изменения, вызванные излучением, происходят на генетическом уровне. С этим уже ничего нельзя сделать.
- На генетическом уровне? - переспросил граф Пётр. - Вы хотите сказать, мутанты?
Рано или поздно это слово всегда прозвучит на Барраяре.
- Ну, если вы - то есть не лично вы, не дай бог - подвергнетесь облучению, рога и хвост у вас сразу не вырастут. Но генетические изменения могут аукнуться потомству, в том числе онкологическими заболеваниями и врождёнными патологиями. Мы должны быть готовы к тому, что с последствиями этой трагедии мы будем сталкиваться на протяжении многих поколений.
- То есть, родятся мутанты? Придётся душить младенцев?
- Мутации бывают и скрытые. К тому же, со многими мутациями вполне можно жить, и убивать никого не придётся.
- Вы говорите, что мутанты могут жить в обществе, - медленно проговорил Форгорофф. - Но что это будет за жизнь, когда все будут показывать на тебя пальцем, и ты никогда не сможешь иметь детей?
- Вы сейчас мою жизнь описали - и ничего, живу.
- На вашем месте я бы не признавался в таком на Барраяре.
- А что такого? Такова специфика моей службы. Я могу иметь детей, но просто не рискну этого делать. И некоторым пострадавшим от радиации я бы рекомендовала воздержаться от деторождения.
- Но это невозможно, - послышались голоса со всех сторон. - Люди хотят иметь детей, без этого незачем жить. Вы никогда им этого не объясните.
- И вы не заставите людей покинуть их землю. Для барраярца земля - это всё.
- Вы не жили на Барраяре. Вам этого просто не понять.
- Я всё это понимаю, - повторяла я снова и снова. - Я знаю, что люди всё равно будут рожать, и всё равно будут сидеть на своих землях, если только император не прикажет им покинуть их. Поэтому я и говорю "в идеале...", но идеал недостижим.
- Скажите уже наконец прямо, если идеал недостижим, то зачем вообще всё это? - требовал Анжей. - Если люди, как вы говорите, уже подверглись изменениям, то зачем их вывозить?
Я смотрела на него, и мне хотелось сказать: если хочешь услышать правду, то правда в том, что ты умрёшь, и, скорее всего, раньше, чем большинство твоих соотечественников. И я тоже умру раньше, чем большинство моих бывших соотечественников. Люди вообще смертны, и скольких мы пережили, кто был гораздо моложе?.. Но близость смерти - не повод ложиться в гроб и складывать руки. Не повод переставать бороться и делать шаги. Маленькие шаги. Крошечные шаги в сравнении с тем, чего хотелось бы, - но всё же шаги.
Ох уж этот барраярский максимализм - "всё или ничего"! Он может восхищать и притягивать, когда видишь его со стороны - никто не любит и не ненавидит так же страстно, как барарярцы, - но как же трудно и горько иметь с ним дело, когда речь идёт о помощи и спасении.
- Людей необходимо вывозить, чтобы продлить им жизнь и улучшить качество этой жизни.
- О каких сроках последствий заражения идёт речь? - спросила леди Стейси. - Год, два, десять?
- Боюсь, речь идёт о десятилетиях.
Кто-то попросил карту, Форальберг её достал. Многих интересовала площадь радиационного пятна.
- По иронии, некоторые районы, находящиеся дальше от эпицентра, пострадали сильнее, чем находящиеся вблизи, - поясняла я. - Потому что радиоактивные вещества переместились с воздухом и водой.
Граф Пётр поднял следующую тему - тему налогов, и это на первый взгляд меня уже не касалось. Он попросил каждого высказаться о том, оставить ли прежнюю систему или изменить её, и сам сказал, что намерен выкупить земли Озерков. Это значило, что у Анжея будут средства на обустройство на новом месте. А места на Барраяре много.
- Спасибо, - только и сказала я.
Вышел вперёд граф Фортала и сказал, что на территории округа Форбреттен остались покинутые цетские лагеря, которые можно было бы переоборудовать под пункты временного содержания беженцев. Под карантин, которого так не хватало. Я вцепилась в эту идею как бульдог. Бывшие лагеря - это территория, это готовая инфраструктура... это бесценный подарок для Барраяра.
Но что тут началось! Люди встали со своих мест, смешались, зашумели, я тоже вошла в эпицентр этой бури и пыталась ответить сразу всем.
- Я был в цетском лагере и видел, что происходит с людьми, - говорил Виктор. - У них плавятся мозги. Может быть опасно иметь с ними дело.
- У цетов много способов воздействия на психику, но радиация в их число не входит. Люди после карантина смогут вести нормальный образ жизни!
- Мы не можем сгонять людей в лагеря. А сами они туда никогда не пойдут.
- Так не называйте их лагерями! Называйте их реабилитационными центрами.
- Вам не понять, - Форгорофф запустил любимую барраярскую шарманку. - Чтобы понять, надо родиться на Барраяре. Как ни называй, атмосфера останется. Люди будут помнить о тех, кого замучили в этих стенах.
- Я понимаю про атмосферу. Но атмосферу можно создать. Реабилитационный центр не обнесён колючей проволокой, там приветливый персонал... Это можно объяснить людям, можно! Я встречала барраярцев, которых можно переубедить! Нужно только подобрать правильные слова.
Каждый жертвовал для Барраяра многим. Почти всем. Своим детством, своей кровью, своими близкими, своим будущим. Кто мог знать, что пожертвовать клочком земли окажется труднее всего? Земля дороже людей - если бы каждый барраярец не принимал это за аксиому, Барраяра бы уже не было, а была бы Девятая Сатрапия. Но теперь придётся привыкать к тому, что Барраяр - это люди. Люди, которые выживут, вырастят детей, получат образование, станут восстанавливать, возделывать, создавать.
А потом смешавшиеся люди разделились.
- Вы пойдёте в лагерь? - спрашивали у Анжея. - Потому что только если вы пойдёте, ваши люди пойдут за вами.
- Да. Я пойду.
- Отлично, - шептала я, не веря своим глазам. - Это просто отлично.
- И я пойду, - сказала леди Стейси. - Мне кажется, в этом и состоит наш долг как форов - показать людям пример и повести их за собой.
- Я тоже пойду, - сказала графиня Форкосиган, и они все трое встали рядом с графом Форталой.
- Ты не пойдёшь, - отрезал граф Пётр.
- Нет, я пойду. Я жду ребёнка и хочу быть уверенной, что с ним всё в порядке.
Я почувствовала, что моя часть работы здесь выполнена. Я отошла назад, присела на диван и любовалась издали на этот исторический момент. Кто-то ещё протестовал:
- А что делать с людьми, которые откажутся идти? Если их заставлять, мы получим бунт.
- Добровольность - главное в любой человеческой деятельности, - напомнила я.
- А мне кажется, крестьяне - как дети, - всё так же спокойно парировала леди Стейси. - Им не нужно объяснять, им нужно просто указывать на то, что для них хорошо, даже если им это не нравится.
И с этим я тоже не взялась бы спорить на Барраяре. Здесь приказать - эффективнее, чем объяснить. Именно поэтому учёные так нуждались в поддержке графов и императора.
А после того, как переселенцы пройдут через карантин, им нужно будет где-то жить и работать - и на этот счёт также начали поступать предложения.
- В принципе, у нас есть место для некоторого количества людей, - сказала матушка Ирина. - И рабочие руки нам понадобятся. Но ты поможешь нам этих людей проверить, чтобы они точно не представляли опасности. Без тебя мы не справимся.
- Разумеется, я помогу, - пообещала я. - Вам - в первую очередь.
- И ты уж извини, но я всё-таки буду душить младенцев.
Я только пожала плечами: что поделать, это Барраяр. Либо ты его ненавидишь, либо ты любишь его таким - всё или ничего. Я - научилась любить.
- Можно вас на несколько минут? - подошла ко мне графиня Форбреттен.
- Конечно, на сколько угодно.
Она повела меня на верхний этаж, где нас никто не мог услышать; там, в полумраке, мы сели друг напротив друга.
- Скажите, как у вас на Бете обращаются с опасными преступниками - например, с убийцами? У вас же нет смертной казни?
- Это уже не то чтобы "у нас", скорее "у них"... но да, смертной казни нет. Преступников изолируют от общества. К тому же преступления на Бете - в основном финансовые махинации, вызванные чрезмерными амбициями, а не убийства. Уровень насилия довольно низок.
- Я понимаю. Но если преступник - единственный кормилец семьи? Или на Бете так не бывает?
- Да, на Бете такое действительно трудно представить. Это, конечно, личный выбор каждого - работать или нет, - но обычно каждый член семьи имеет возможность себя обеспечивать.
- А если это единственный сын матери? Неужели она никогда больше его не увидит?
- Почему же? Ей будут разрешены свидания.
- Свидания... и вы считаете, что это правильно?
- Я считаю, что таков закон.
- Что ж, спасибо вам за ваше мнение.
Я не стала спрашивать, чем было вызвано её любопытство, ведь мы были не на Бете, и едва ли она собиралась просить на Бете политического убежища. Но вскоре я это поняла.
Мы вернулись вниз. Казалось, гости уже обо всём договорились и теперь только обсуждали детали. Но вдруг графиня Форбреттен заявила, что у неё есть ещё одна просьба к графу - просьба выдать и судить преступников, напавших на некое предприятие на территории её графства. Речь шла не просто о порче имущества - погибли люди. Это, на первый взгляд, было серьёзно и требовало расследования. А обвиняла она Виктора Форлаврина.
- Это мой человек, - сказал граф. - И он действовал по моему приказу.
После этого я могла уже не вмешиваться. Спор на уровне графов, даже будучи донесён до совета графов, закончится в пользу настолько очевидной стороны, что за Виктора я не волновалась.
- Эти люди оставили знаки Мстителей. Вы хотите сказать, что они действуют от вашего лица?
- А это уже обвинение в государственной измене.
- Этого-то я и боялась, - пробормотала я.
Того, что Барраяр, как только ему станет не с кем воевать, припомнит друг другу все старые обиды вместо того, чтобы работать сообща. Того, что дороже людей окажутся принципы. После войны все мы - убийцы. Почти каждый убивал не только цетов, но и барраярцев, вставших не на ту сторону в качестве патрульных полицаев, проводников, надсмотрщиков в лагерях... Среди этих убийств могли быть ошибки. Не могло не быть ошибок. Но каждый за них отвечает перед собой же. Каждый сам решает, как относиться к себе и к другим. Не признаёт война законов - чай, не Бета.
- Ненавижу Барраяр. Ненавижу круговую поруку.
- Графиня, вы - дура.
- Гембреттен, - обронил Эрик, ненавязчиво занимавший дверной проём с парализатором наизготове.
- Вы оскорбили женщину в моём доме, - предупредил граф.
- Вы тоже.
- Но это мой дом.
Это было некрасиво. На дуэль вызывают и за меньшее. Но, вороша былое, не стоит удивляться, что и тебе припомнят сотрудничество с цетами. И вопрос о том, что считать сотрудничеством, был поднят также. По мне, так это сознательные действия во вред Барраяру, - но попробуй определи это постфактум. Лучше бы такие слова, как "сотрудничество" и "измена", вовсе не звучали после войны. Особенно там, где ответственность несёт тот, кто принимает решение.
И вся эта ситуация вызывала тягостное ощущение. Вроде каждый был прав, но не был прав никто. И если этот инцидент помешает организации карантинных центров...
- Графиня, вам придётся покинуть мой дом сейчас же.
- Нам предоставят лошадей?
- Да, скоро они будут готовы.
Затем наступило затишье, и часть гостей куда-то схлынула, - я подумала, что жарить мясо во дворе. Граф объявил:
- Графиня Форбреттен и граф Фортала покинули поместье.
- Так быстро? - шепнула мне матушка Ирина. - Он так крепко обиделся?
- Угрозы лучше исполнять, - пожала плечами я. - Иначе им перестанут верить.
Оркестр выдохся, и матушка Ирина взялась за гитару. Помню, как танцевала и кружилась с Эриком - как дети, взявшись за руки, чтоб уж наверняка закружилась голова, - и когда я начала отставать и меня занесло, он вовремя меня подхватил. Помню, как мы с Виктором вышли плясать под "Цыганочку", и Эктор с нами. И это было... нет, не лучше вальсов, такое не сравнишь, - но больше похоже на то, как проходили редкие праздники на партизанских стоянках в горах. Потому что бывает такая музыка, под которую невозможно усидеть на месте, как бы ты ни устал. И такие люди, рядом с которыми тебе совершенно не важно, умеешь ты танцевать или нет.
Под конец вечера, когда гости вновь начали собираться в зале, произошёл ещё один инцидент. Форгорофф спросил у графа, кем является человек, выдающий себя за Штефана Форкройца, поскольку он, дескать, знал настоящего Форкройца, а этот - самозванец. Я не знала, что и думать. Форгорофф звучал убедительно, но я не раз видела Форкройца среди военных, особенно когда после замужества стала чаще бывать в поместье Дятлов перевал. И его сослуживцы, и его тётушка относились к Штефану весьма тепло и не выказывали никаких подозрений.
- Скажите, как вас зовут на самом деле?
- Меня зовут Штефан Форкройц. Мне больше нечего сказать.
На войне нет греха в том, чтобы взять себе имя, скажем, погибшего товарища. Но упорствовать в этой тайне уже после войны?.. Что-то в этом было нечисто.
- Арестовать его, - распорядился граф. - Пусть женщины выйдут.
Женщины безропотно потянулись к выходу из зала. Я осталась: мне было интересно взглянуть, чем кончится дело.
- А вам разве можно здесь находиться? - подошёл ко мне Александр.
Ох, мальчик, ты впервые за весь вечер чертовски не вовремя.
- Я видела множество допросов. И в некоторых из них принимала участие.
- Вам стоит уйти, - обратил на меня внимание Форкосиган.
- Только если вы настаиваете, граф. Но если понадобится помощь, я буду недалеко.
Я вышла в прихожую к другим женщинам и осталась с краю. Некоторые старательно прислушивались, но слышно было плохо. Кто-то в зале предлагал фаст-пенту - удивительно, как пентотал, цетское изобретение, быстро прижился на Барраяре и был принят на вооружение. Кто-то возражал, что если это шпион, то у него привит иммунитет. Наконец, Форкройца вывели из зала - без мундира, в одной рубашке - и увели в подвал. На этом инцидент был временно исчерпан.
Гости вновь наполнили зал; мне показалось, я даже видели среди них графа Форталу и графиню Форбреттен - значило ли это, что они примирились с графом Петром?.. Леди Стейси сватала свою старшую дочь за Виктора при активном содействии матушки Ирины и принцессы Софии. Если речь шла о той девушке, которая разговаривала с моей группой, когда мы посещали поместье Горенки... то было бы славно с ней породниться. А я смотрела и вспоминала Дмитрия и всё наше "Я должен на тебе жениться! - Ты не должен. Ты этого хочешь? - Как это не должен?!"...
Объявили последний вальс. Я стояла у камина, а мимо меня вновь пролетали пары. Я обернулась к Эктору:
- Ты и сейчас не танцуешь?
- А ты хочешь танцевать?
- Конечно. Всегда.
Он согласился, хотя меня не покидало ощущение, что мыслями он был уже где-то далеко. Когда мы сочли, что с меня довольно, и поклонились друг другу, меня подхватил Форальберг. Некогда было думать о том, прилично ли по барраярскому этикету так часто танцевать с одной и той же женщиной. И так долго...
- Как вам вечер, Марджери?
- Прекрасно. Теперь я знаю, как выглядят балы на Барраяре.
Музыка закончилась. Мы поклонились и расстались. Я направилась к выходу; улетать придётся без Штефана. Прощание вышло каким-то скомканным, спешным - я нашла в прихожей только матушку Ирину.
- Мы тебя не отпустим, - веско сказала она. - Ты нам нужна.
- Куда же я денусь? Буду работать.
Мы обнялись, я забыла вернуть шаль - и на парковке меня ждал мой казённый флаер. Случилось ли на этом вечере что-то историческое - покажет время, решат потомки. А пока - у меня появилось порядочно новых дел.

Итоги и благодарностиПосле обсуждения скачек на сборе мне, помнится, даже приснилось что-то малоприятное, но отступать было некуда, и я решил, что абстрагируюсь. В итоге Мардж даже не заметила, состоялись ли скачки вообще.
Ближайшие планы Мардж связаны с родным уже Дятловым перевалом: проконсультироваться со специалистами и принять беженцев, прошедших карантин, помочь с проверкой их состояния, размещением и раздачей лекарств, а также с ведением бюджета при активном заполнении рабочих мест. Затащить-таки в предгорья других специалистов - копнуть там, где Виктор пальцем ткнёт, и выяснить, какие руды там залегают. Барраяру нужен металл - Барраяр получит металл.
Простите все, кому открывал форточку, периодически называя Старую Землю - Старой Террой

Спасибо мастерам за Барраяр
Спасибо офигенной фуршетной команде в лице Тас и Агаты за такое разнообразие бетоугодной закуси! Я не сразу пронзил начинку тарталеток (вроде не хумус, но для тофу слишком вкусно... а всё-таки тофу!), но это было объедение. И гречневое молоко я раньше ни разу не пробовал, а оно меж тем тоже очень вкусное (как гречка, только вкуснее), сытное и освежающее.
Спасибо Кервену за графа Петра. За правильные тосты и правильные вопросы. За то, что любые потенциальные конфликты разбивались о него как о скалы и не могли свернуть общий плодотворный настрой вечера.
Спасибо Эри за Эрика. Мардж обязательно сдержит слово и навестит равнины поместья Форальберг, и, может, что-то из этого получится - не загадываю. Сперва нужно познакомиться поближе, а у Мардж длинный хвост про "окей гугл как сойтись с человеком кроме как сходив с ним в разведку" и "но всякий же разочаруется, как только поймёт, что я солдат, а не фор-леди". Но уже то, что было, - очень светлый лучик. Спасибо за танцы и за неоценимую помощь при докладе.
Спасибо Инги за свекровь Ирину. За заботу сквозь фейспалм, понимание и сотрудничество. Для Мардж она во многом образец того, как обустраивать жизнь вопреки потерям. И за гитару!
Спасибо Блэйзу за Виктора. За то, что принял как часть семьи, за то, что готов продолжать жить ради будущего. Мардж уже относится к нему как к брату и будет очень рада, если у Виктора благополучно сложится помолвка.
Спасибо Амарту за Эктора. Полковник Медоед Фортайра пользовался у Мардж, пожалуй, наибольшими доверием и, что греха таить, симпатией, особенно после того, как она увидела, что он не только надёжный боевой товарищ, но и заботливый брат. Она непременно повидает и море тоже, и очень надеется, что поместье будет процветать и его хозяину всегда будет чем заняться.
Спасибо Вере за лже-Форкройца. Мардж он даже нравился как родственник и партизан, но по старой солдатской привычке она очень легко переключилась с непринуждённых танцев на готовность принять участие в допросе. Ничего личного, просто её планета - Барраяр... однако она рада, что ему удалось сбежать. Горько, когда барраярцам приходится воевать с барраярцами.
Спасибо Нарвен за Александра, Мардж была бесконечно растрогана его юной непосредственностью и сочувствием, не испорченными войной, и интересом к прогрессу. Пусть этот мальчик доберётся до Беты, увидит её достоинства и недостатки, но не перестанет любить Бараряр и желать ему мирного пути развития.
Спасибо Мэсс за графиню Оливию, Вэлу за Анжея, Волчонке за Стейси Форгорофф. За форов, готовых прийти в реабилитационный центр и привести своих людей. Это было бесценно.
Спасибо Сэму за женщину с пчёлами графиню Форбреттен, за все разговоры, иногда странные, иногда не очень.
Сули - за графа Форталу, Эридель - за полковника Фордымшица. За адекватность и готовность к диалогу. Очень разных, но очень настоящих барраярцев.
Терн - спасибо за принцессу Софию, за нотку столичных лёгкости и раскованности, житейский юмор и житейскую мудрость.
И спасибо Анориен за адъютанта и мэра Хассадара!
Всех люблю, ящик мьода медовухи и всех обратно!


Послеигровой пожизняк и размышлизмыПосле игры Тас отдала мне остатки гречневого молока, а Инги - рубашку изумительного приддовского цвета. Спасибо!
Быстро собравшись, мы с Амартом и Мэсс уехали на такси. Нашли возле станции источник кофе, прошли на указанную платформу... некоторое время спустя электричка на Москву ушла с другой платформы. И мы оказались не единственными, кто её не дождался. Выяснилось, что из-за ремонта пути поменялись, расписание поменялось, но поскольку об этом нигде не было написано, оставалось уповать на интуицию. Вопросы новоприбывающих "откуда электрички на Москву?" встречались дружным ржанием и "добро пожаловать в клуб пассажиров". Следующая электричка задерживалась, мы мёрзли, - вероятно, меня спасло всё, что я предварительно в себя влил, поэтому я не простыл, только плечи закаменели. Дома я был уже заполночь и рухнул спать.

Ещё до игры я думал, как причудливо тасуется колода, когда услышал фамилии персонажей Веры (на игре в итоге был только один). Штефан Форкройц - настоящий - может быть одним из предков (или их родственников) Рудольфа Форкройца, а Фортунатова - из предков Романа, потому что у Виктории едва ли были дети. Правда, ни Руди, ни Романа я так пока и не сыграл.
И я не мог не воткнуть в биографию Мардж встречу с Иэсато А уже потом, вспоминая Окоп, подумал, что если сводить-таки реальности в одну, то не освобождали ли Дока из плена тогда же, когда и Косту? И вообще, Док наверняка виделся с Мардж. Взглянул бы я на эту встречу, но она может случиться только в моей голове, а это уже не так интересно Ох уж эта ролевая шизофрения.

@темы: friendship is magic, да, волк жуёт траву, радио Marcus FM, соседи по разуму, ролевиков приносят не аисты, барраяр и барраярцы