Постепенно навёрстываю премьеры, не посмотренные во время беготни с "Маской". Четырёхчасовой "Онегин" Туминаса оказался первой жертвой. Причём о четырёх часах вам никто, кроме меня, не скажет - ни сайт, ни программка, вместо которой - конверт с набором открыток и письмом Татьяны на длинном бархатистом свитке.
Евгений Онегин (2013)
Театр им.ВахтанговаВ этом спектакле два Онегиных: взрослый, солидный и спокойный, резонёрствующий господин, с высоты своего опыта вспоминающий молодость, - и молодой, подчёркнуто в чёрном, кроящий из себя шаблон романтического героя, демонически-холодного и пресыщенного, отчего он даже забавен в своём отказе от "блаженства". И два Ленских: неслучившийся-повзрослевший, подвижный, лёгкий на подъём, - и молодой, высокий красавец-лирик, также комичный в своих выспренних жестах: он тоже ещё не самостоятелен, он играет роль "поэта". Как мы знаем, каждый сыграет своё до логического финала: "демон" - до абсолютного одиночества, "поэт" - до поэтической гибели. Но финалы эти не будут для них ни желанными, ни хотя бы осмысленными. Просто точки в сюжете - и всё.
В действие вступают то один, то другой, текст виртуозно поделен между героями: одни слова - непосредственны, другие - отстранённы. Но есть ещё и Автор, "Пушкин", Гусар в отставке - в шарфе, с вечно занятыми то бокалом, то бутылкой, то трубкой с длинным мундштуком руками. Если вся философия выпадает на долю Онегина, а лирика - Ленского, то Автор преимущественно описывает "бытовуху" с удивительно вкусным цинизмом "своего парня", при этом искренне болеющего за своих персонажей, как за родных детей (когда он упрекает вышедшую замуж Ольгу, Татьяна оттаскивает его с негромким "хватит, папа"). Он сетует на их выбор, действительно плачет "со своей Татьяной" (точнее - вместо неё), но изменить ничего не в силах. Когда он прощается со своей историей - и с молодостью, его освобождают, как офицера: сорвав эполеты и преломив об колено шпагу. Или - как Мастера, которому выдуманный им герой давал заслуженный покой от себя самого.
А ещё есть персонаж, у которого нет ни одного слова. Странница с домрой, в которой мерещится то нездешний менестрель с лютней, то самый что ни на есть домашний домовой с балалайкой. С растрёпанными волосами, незаметно прокрадывающаяся между людей, согнувшись пополам и по-птичьи высоко поднимая ноги на каждом шаге, как горбатый бесёнок. С неё начинается музыка: она возьмёт несколько струн - окружающий мир подхватит. Туминас любит и умеет сильные моменты своих постановок поддерживать кружащим ритмом вальса, становящимся всё громче, словно по спирали уходящим вверх, напоминающим расходящиеся на воде круги. В "Маскараде" это был вальс "Маскарад". Теперь это вальс Шостаковича.
Читать дальше)Место действия, между двумя белыми боками гигантских печей, - танцкласс: станок и зеркальная стена вместо задника, из-за наклонного отражения в которой тот, кто находится на авансцене, одновременно как будто парит под колосниками (снова двойники). Балерины выпархивают вслед за пожилой танцмейстершей в чёрном, ведущей урок на французском и дирижирующей тростью. Ей помогает юный репетитор - показывает движения девушкам, носит обожаемую учительницу на руках, уволакивает за кулисы после того, как она покажет упражнение, которое ей уже не по силам. Мир, как всегда у Туминаса, монохромен: балерины - вся гамма пастельных оттенков, Ольга - в розовом, Татьяна - в голубом. Чета Лариных - охра и коричневый. Родители сами представляют своих дочерей, жалуясь на неподобающее поведение Татьяны. Так острее чувствуется, что она "в семье своей родной казалась девочкой чужой". Когда ты в семье чужой, и Онегин покажется даром небес.
Ленского встречают все балерины на выданье - но он выбирает Ольгу, вешая ей на шею аккордеон, чтобы она играла ему любимый романс "В лунном сиянье". Онегин тоже "принят как жених" - девичья стайка следует за ним по пятам, перетаскивая свои стулья с места на место. Пока Ленский и Ольга с аккордеоном, как два неразлучника, неподвижно сидят в своём уголке, ему наливают один стакан за другим ("Брусничная вода Мне не наделала б вреда") - первые три он мужественно выпивает, ещё два передаёт седому гостю, но последний не знает, куда пристроить, и удаляется. Ленский же после его замечания о "кругла лицом" с самым серьёзным видом сравнивает овал лица Ольги с луной, обняв его ладонями, и, убедившись в несоответствии, успокаивается.
Помещичья среда не предоставляет ни малейшего выбора: так же, как "от делать нечего друзья", - влюбляется Татьяна: "ждала кого-нибудь... и дождалась". На месте Онегина мог быть кто угодно другой. Это вроде бунта - влюбляется она упрямо, гордо, вставая в победительную позу с воздетым долу перстом. Балетмейстерша, укутываясь в монашески-траурное чёрное облачение, перевоплотилась в старушку-няню, единственного свидетеля этой горячки. Татьяна от переизбытка жизненных сил отрывает от пола край кровати и кружит её - вместе с няней, сжавшейся на этой кровати и крестящейся от испуга. Затем требует перо и бумагу. Онегин-старший, получивший письмо, как следует из оригинала, на французском, начинает честно переводить: "Я пишу Вам и этим всё сказано..." - но девушки-балерины вырывают листок, наперебой щебечут: "Je vous écris..." - пока не разрывают его на клочки. Документ соединяют заново под стеклянную рамку и вешают на стену - растерзанным онегинским трофеем.
И то, что в исполнении Онегина звучит банальной прозой, только в исполнении Татьяны звучит стихами. Как много мы видели монологов Татьяны слишком взрослой, как часто забывали о том, что всем знакомое наизусть признание в первых чувствах - суть мечты наивной девочки, выдумавшей себе кавалера по доступным ей модным романам! Но разве можно всерьёз представить Онегина, в его маске демона, - "ангелом у изголовья"? Ключевым моментом письма теперь становится: "Я здесь одна, никто меня не понимает". Онегин свободен как ветер - в отличие от сонма девушек на выданье, вынужденных дожидаться возможности вырваться. Недаром все силы Татьяна вкладывает в письмо, свой единственный шанс изменить судьбу - и на последних строчках падает в обморок.
Онегин прибывает так, как и подобает выдуманному ей герою: в грохоте грома (балерины в страхе сжимаются на полу), вихре осенних листьев и брызгах воды в лицо. Татьяна прячется от него под лавку, но его приговор отнюдь не так грозен. Молодой Евгений, даже не договорив, передаёт слово своему альтер эго из будущего, чтобы его заботливое: "К беде неопытность ведёт" повторить как равнодушно-назидательное моралите. Первое действие заканчивается нетленным советом любить лишь себя, а второе - открывается сном Татьяны после гадания, когда напротив зеркала ставят свечку, не забыв окропить его святой водой. "Сон Татьяны" - отдельный персонаж, женщина, актриса, декламирующая эпизод, как сказку, - и её голос подхватывает запись голоса Смоктуновского из динамиков. Долгий сон продолжается ещё более долгим празднованием именин Татьяны - каждый гость должен что-то спеть или продекламировать.
На этом вставном концерте забавных номеров можно начать клевать носом - но когда балерины собираются в хор и поют романс на французском, наконец-то чувствуешь их трагическую чужеродность - "русских душою", но вовсе не знающих русского языка, выращенных в изоляции от окружающего их мира, как канареек в клетке, на выбор придирчивым покупателям. Поёт и Татьяна - но её прерывает появление Ленского, который преподносит ей плюшевого медведя. Онегин же в качестве подарка суёт Лариной-матери две бутылки. Пока Ленский вдохновенно восседает за роялем, он кружит в вальсе Ольгу - и Ленский сбивается с аккорда. Дуэль устраивается немедленно, и Онегин-старший терпеливо ждёт, пока поэт прочитает свои прощальные стихи, прежде чем передать пистолет своей молодой и нерассуждающей ипостаси.
Туминас засыпает снегом всё, что он ни делает красивого. Например, красивую смерть Ленского. Секунданты, протоптав между дуэлянтами тропу, дружно набрасываются на Ленского, сдирают с него и светлое пальто, и белую рубашку, превращая его в ещё одно светлокудрое подобие святого Себастьяна. По команде "сходитесь!" он пятится вперёд спиной от Онегина (в качестве мостков на сцене - чёрные скамьи танцкласса), но Онегин юрко, хищно, по-воровски обгоняет его, оказывается у него за спиной и, едва Ленский оборачивается, - убивает одним ударом, лицом к лицу. Не стреляет вплотную - а словно всаживает нож, как во сне Татьяны: "и вмиг Повержен Ленский". Он оседает в изящной скульптурной позе, и Странница с лютней, наигрывая разные мелодии, всё пытается поднять его руку, оживить, но та безвольно падает. Труп сгружают на санки и увозят по свежему снегу - Автор следует за ними, словно наблюдая будущую свою участь.
Ленский, писавший о "таинственности" могилы, смог убедиться, что никакой тайны в том нет. Онегин, испугавшийся татьяниных чувств, могущих разрушить его имидж, получил оправдание для побега. Никто не спрашивал согласия только у тех, о ком они оба как-то позабыли. "Мой бедный Ленский!" - только и твердит Ольга сквозь слёзы, идя под венец с уланом, беззвучно раздувая меха висящего на груди аккордеона. Но только соберётся спеть "В лунном сиянье" - и на неё набросятся вдвоём, отнимут инструмент, сунут букетик в руки. Татьяна обнимет её колени, - так же, как Ленский, уходящей назад спиной, - но протянутого ей букета взять не пожелает. К Татьяне тоже никто не прислушается: девочка подросла - пора сбыть с рук. "В Москву, на ярманку невест!" - единственный вердикт. И страшное это словосочетание, "ярмарка невест", почти рабовладельческий рынок, - Туминас покажет буквально.
Вчерашних балерин, закутанных в серые шерстяные шали, загоняют, как овец, в квадратный ящик с крошечным окошком, грузовую карету, которая семь дней будет трястись по снегу до Москвы. Автор щёлкает кнутом, кучера подталкивают буксующую покачивающуюся карету, выбегают на остановках, сторожат груз с ружьём - Туминас даже не преминул развлечь зрителя появлением "Зайчика" в белом ушастом костюме с балетной пачкой, который убегает от охотника, но, вопреки хрестоматийной считалке, не умирает в итоге, а соблазняет его и скрывается невредимым. В Москве невест выгружают, сгоняют гуртом, и после дежурных представлений почтенным родственникам отправляют на ритуал прощания с деревенской юностью: им по очереди срубают косы саблей. И вот уже выдрессированные танцмейстершей девушки в одинаковых белых платьях готовы выйти в свет - пленять будущих супругов. Найдёт такового и Татьяна - сидя в уголке и поедая варенье. Подсевшему к ней князю она предлагает ещё одну ложку. Он, конечно, добрый и хороший. Но это - "замена счастию".
Из-под колосников спускаются кованые качели на цепочках - женихи сажают на них невест, и те взлетают над их головами, балансируют на насестах, служа весомым украшением для своих мужей. Качели Татьяны опустятся, только когда князь пожелает представить её Онегину - но та убежит, даже не взглянув. Теперь её очередь играть роль - жены генерала и неприступной светской львицы, видящей в признаниях поклонника лишь коварные планы прославиться скандальной интрижкой. Она так же упряма в стремлении к несчастью, как некогда была упрямо влюблена - в ней не только прежние чувства, но и прежняя сила, теперь лишь направленная на то, чтобы их удержать. Быть может, лишь для того, чтобы не плыть по течению, как и Ленский, и Онегин, - такие предсказуемые. Зависимые. Неспособные даже на попытку изменить предначертанные им роли - и потому, в конечном итоге, несвободные более, чем она.
В финале она - упрямо! - танцует свою балетную партию, свой вальс с чучелом медведя на колёсиках. Может, тот медведь из сна, кузен Онегина, нашёл свою смерть, а может, та подаренная Ленским игрушка выросла - но осталась последним пристанищем, мишкой, которому единственному позволено видеть слёзы Татьяны.