Озеро духов, или Все псы попадают

Я нашёл эти двери, когда собирался в ад,
Мне помог в этом деле Его Величество Случай.
И с тех пор так и гуляю туда и назад,
Потому что вечное лето - это тоже скучно... (с) Чиж

Когда-то у меня было имя и был хозяин. Он не был великим воином. Когда я слышал свист стрелы, я сбивал его с ног и закрывал собой. Но однажды я не успел. Я бы убил их всех, но поводок запутался в кустах. Так я погиб тоже.
Но я не ушёл вслед за хозяином, а остался в этом мире. Я думал, что я недостоин следовать за хозяином, потому что не выполнил свой долг. С тех пор я скитался по всем островам в поисках нового хозяина, который дал бы мне новое имя и которому я мог бы служить, а затем уйти.
Я старался помогать людям и защищать их от злых духов, хотя люди не всегда меня понимали и порой боялись. Но каждый Обон я праздновал в человеческом обличье, и втайне надеялся, что душа моего прежнего хозяина однажды навестит мир живых.
В эту ночь я набрёл на гостиницу "Озеро духов", где уже бывал лет 65 назад. У хозяйки было много гостей, и на уютной веранде было множество разных запахов - живых и мёртвых, людей и йокай. Юная стеснительная девушка поднесла мне плошку риса и рыбы. Встретил я и знакомых, и незнакомых. Юноша, который несколько лет назад находил меня в окрестностях Киото, услышав о странной собаке, оказался внуком хозяйки гостиницы. И человек, у которого не было собственного запаха и который пах городом, тоже был там - и чесал меня за ухом, как некогда на улице Токио.
Я увидел женщину из далёкой страны на севере, и от этой женщины пахло костром. Я спросил: её народ приручил огонь? Она ответила, что её народ с огнём договорился. Но ведь приручить - и значит договориться, хотя многим нынешним людям кажется, что приручить - значит обладать.
Эта женщина умела путешествовать в мир духов при помощи музыки. Я слышал её музыку - эта музыка манила и звала, и от неё шерсть на загривке вставала дыбом. Женщина говорила, что шаман призывает дух животного, который будет жить в его бубне. Я подумал, что эти животные хотели и после смерти служить людям. Но шаманка ответила, что они не хотели...
И я увидел души людей, которые приручали железных птиц - самолёты.
Как и сотни лет подряд, на Обон одни говорили о войне и смерти, потому что души воинов - самые неспокойные души в мире, а другие - о вине и женщинах, потому что ни один праздник не обходится без вина и женщин. Я тоже пил, чтобы не забывать, каково быть в человеческой шкуре, и тоже говорил - всё больше с воинами.
О чём бы ни говорили лётчики - всё получалось, что о самолётах, а о чём бы я ни слушал - всё получалось, что о людях. Раньше я о человеческой природе так часто не задумывался. Люди для меня тем отличались от других живых существ и предметов, что могли сами выбирать свой путь. И то, что случайности не случайны, никак этому не противоречит. А ещё люди любят всему давать имена. Иногда они дают разные имена одной и той же вещи. Например - "наука" и "магия". И казалось мне, когда говорили о священниках, приносящих чужую религию, что вера у людей тоже одна, только названия у неё разные.
И слышал я в ту ночь слова, которых не понимал и которые для меня ничего не значили: "логика", "менталитет" и "тактика".
А ведь дать имя - значит взять на себя ответственность. Но люди разучились ответственно относиться к словам.
Мы с душой лётчика-камикадзе и ещё одним гостем, утверждавшим, что давно наблюдает за людьми, говорили об ответственности и свободе выбора. Служить - это тоже выбор, но лётчик служил не так, как я, а слепо. За него всё решал его хозяин - начальник, за того - его начальник, и так - вплоть до императора, которого выбрали боги. Ему казалось, что избранные не ошибаются. А я знал, что избранных нет. Люди сами присваивают себе право решать за тех, кто позволяет за них решать. И не всегда этим правом обладают достойные. Поэтому слепо выбирать нельзя.
Мой новый хозяин должен был быть достойным. Понимать, чего он хочет - и ради чего. Знать цели и средства. В некоторой степени я - тоже оружие. И я создан защищать, а не убивать.
А лётчик считал убийство искусством, вроде танца, и не видел разницы между природной смертью, от старости, и смертью от оружия. Для него всё было очень просто: люди знают, что идут на смерть. А я знал, что не все, кто умирает на войне, готовы были умереть. Мой хозяин не искал смерти. А те, кто его убили, даже не знали, в кого стреляют - они стреляли на звук идущего по дороге.
Но лётчик любил "честный бой", это было главной составляющей его прошлой жизни, и переубедить его было невозможно. Человек, который пах городом, тоже говорил с ним - и говорил со мной. Он спрашивал, хочу ли я всё понять, но к этому я не стремился. Люди, которые многое знают, обычно несчастны. И со временем я увидел, что этот человек тоже из таких. Он понимал, как несовершенны люди, как они жестоки друг к другу и сколько зла причиняют миру вокруг себя. А я мог простить людям их несовершенство. Люди могут ошибаться - но они ведь такие разные, и поэтому с ними интересно. Люди могут быть уязвимы - и поэтому я защищал их.
Хозяйка гостиницы и её внук хотели помочь мне обрести хозяина. Я чувствовал это, и это было мне ново: раньше люди не помогали собакам, а сами обращались к ним за помощью. И пусть подобрать кому-то хозяина нельзя - он должен сам прийти навстречу, я прислушивался к ним и приглядывал за ними. Так я узнал, что у друга знакомого мне юноши возникли разногласия с тёмным духом. У него был предмет, который дух хотел получить назад, и дух преследовал его.
Я поговорил с этим человеком, и он рассказал, что священник посоветовал не отдавать духу эту вещь, чтобы дух не стал сильнее, и превратить духа в камень. Я ответил, что священникам свойственно решать за других, но прислушиваться к ним или нет - выбор самого человека. Я же советов не давал, но сказал, что на месте человека вернул бы вещь, поскольку духам часто бывают очень дороги их вещи. И дух может преследовать самого человека, и его далёких потомков, - а у человека может не хватить сил, чтобы духу противостоять, если дух решит ему навредить. Я пообещал, что если человеку будет что-то угрожать, я сделаю всё возможное, чтобы его защитить, - но видел, что он не желает духам зла, и едва ли поступит так, как говорил священник.
Потом я говорил с лётчиком, когда вдали зазвучали фейерверки и напомнили ему звуки бомбардировок. Он был похож на меня, как я и чувствовал раньше. Он тоже не смог исполнить свой долг, когда летающие крепости сжигали города, а железные птицы ничего не могли против них сделать. Он тоже чувствовал себя ненужным теперь, и право летать осталось только у тех, кто ходил по земле, у живых. В ином мире не было самолётов... Я подумал, что это несправедливо. И вспомнил слова нашего собеседника, намекавшего на то, что знаком с замыслами небес: о том, что каждый получает такое посмертие, в которое верит. Значит, где-то должен быть мир, в котором люди тоже летают...
Напоследок я мог только пожелать лётчику, чтобы небо в его сердце больше не причиняло ему боли. Прошлое нужно отпускать и выбирать своё будущее.
А гостьи гостиницы из западной страны, говорившие на плохо знакомом мне языке, тоже были йокай, и они танцевали - и это было похоже на танец болотных огоньков. Одна из них была лисицей, и я слышал, что это она искала свою пропавшую вещь. Но я не успел поговорить с ней об этом. Когда же я говорил с внуком хозяйки и его спутницей-духом, заключённым в мече, и она не могла решить, служить ли ему, - я посоветовал слушать своё сердце. Тогда тот человек, его друг, ответил, что он сам послушал своё сердце - и я понял, что он вернул лисице её вещь. А ещё йокай меча говорила про металл:
- Иногда люди накаляют металл, чтобы сделать клеймо для других людей.
- И не только людей, - ответил я.
- Когда клеймят людей, это называется пыткой.
- И не только - когда людей.
- Так хотят подчеркнуть, что другой человек - их вещь.
- И не только - человек...
Люди так стремятся превращать людей, животных и духов в вещи, потому что вещей можно не бояться. А с теми, кто обладает свободной волей, им страшно.
С лисицей я ещё говорил, позже. В нашей стране лисы и псы недолюбливают друг друга - а она назвала меня братом. И рассказала про мёд поэзии - то, что люди называют "вдохновением". Я никогда не пытался слагать стихов, - но она сказала, что поэзия - это не стихи, а способ жить так, что пронзает навылет, и в тебе звучит музыка. Оказывается, у воинов тоже бывает вдохновение.
И всё чаще я говорил с тем, кто пахнет городом. Он говорил о том, что мир обречён - и он сам уничтожит его, чтобы возник новый, совершенный мир, без жестокости и войн. И чем дальше, тем больше я верил, что он говорит правду. Слишком не похож он был на фанатиков, которые предсказывают конец света, чтобы управлять чувствами других. А я никак не мог понять, зачем нужно совершенство, если оно не может согреть, как не греют совершенные звёзды. Не мог понять - неужели он не видит в мире того, что достойно спасения? Где жестокость - там милосердие, где гибель - там любовь, где уродство - там красота. Одно не оправдывает другого, но уравновешивает. Мне достаточно было равновесия между разными гранями мира. Ему было недостаточно. Он видел от мира слишком много зла, о котором я не стал бы расспрашивать.
А он спросил меня, что в этом мире ценнее всего для меня, и я ответил - верность.
Я говорил - да, это просто слова, но если ты встретишь любовь, ты узнаешь её без слов.
Но всё же мне было легче слушать его, чем лётчиков и самурая, которые объясняли бедной девушке, прислуживающей в гостинице, зачем нужна война. Когда бы мы с человеком, пахнущим городом, ни заходили за вином на кухню, где они обосновались, они всё говорили о сражениях. По мнению лётчика, люди идут войной на других людей, когда хотят жить лучше. Я напомнил ему о вдохновении - о том, что когда людям недостаточно того, что у них есть, они создают прекрасное или новое, пусть даже и самолёты... Но таких людей слишком мало, добавил тот, который пах городом.
Он и лётчикам рассказал о том, что взял на себя право положить конец этому миру, говорил о пространстве и времени много того, чего я не понимал. Я-то не считал себя вправе вершить судьбы мира, коль скоро даже с собственной судьбой не всегда мог совладать. Я только гадал, чего хотел этот странный человек, который настолько любил мир (а людям свойственно уничтожать то, что они любят). Хотел ли он, чтобы его поддержали? Хотел ли, чтобы остановили? Он упрекал нас в бездействии, но попытаться убить его - значило бы ещё раз доказать, что в этом мире победила жестокость.
Мне не хотелось его останавливать. Мне хотелось бы развернуть его к миру лицом и показать, сколько света и красоты есть в этом мире, - но, быть может, было уже слишком поздно...
Зато, сидя там за вином среди воинов, я начинал осознавать, что застрял в этом мире по той же причине, по которой они говорили и говорили о войне. Я не мог отпустить своё прошлое. Я сам это выбрал, хоть и не был человеком.
И я мог выбрать, служить ли человечеству - или человеку.
Я вышел на тёмную лестницу, чувствуя, что многое бы отдал, чтобы спасти мир от того, кто пах городом, - но ещё больше бы отдал, чтобы разделить с этим человеком ношу его ответственности. Если для чего о таких замыслах и говорят, то только для того, чтобы не быть одному.
Я вышел во двор, к костру, хотя так и не разучился бояться дикого пламени, как боятся все домашние звери, - даже свечей, которые не больно кусаются. Как и всех зверей, меня притягивал огонь - несмотря на то (или именно потому?), что был смертоносным.
А люди почти разучились мечтать, говорила чёрная лисица.
Поэтому мечта о совершенном мире была, несомненно, вдохновением.
И она притягивала, как пламя, хоть и несла гибель. Притягивала, как музыка, от которой шерсть вставала дыбом на загривке. Рядом с человеком, от которого пахло городом, я всё время слышал неуловимую музыку.
Гости собрались в круг у костра и стали рассказывать сказки и истории о людях и духах. Многие были и небылицы повествовали о том, как опасно простым смертным доверять йокай, и ещё опаснее - любить их. Последняя история, которую поведала хозяйка гостиницы, завершилась поединком двух самураев, который они не могут окончить век от века. По счастью, и на сей раз никто не вышел победителем: противники ушли пить, и я был рад выпить за то, чтобы все битвы оканчивались таким же образом. Лётчик-конструктор по этому поводу вспомнил другую басню, о двух мечах.
А я не знал человеческих сказок. У собак были другие сказки - про собачий рай.
Рай, который может открыть только тот, кому нечего терять.
После этой ночи я уйду, и я сам выберу своё посмертие.
Верность - это свобода.