Давеча меня поломал Графи - не нарочно, конечно, просто так совпало с деаноном ЗФБ-команды. Поэтому сегодня я поломаю вас.
23.03.2016 в 18:48
Пишет Графит:Прогулка графа Н.
И последнее. Снова "ПД. СХ". Немного рифм.
читать дальше
Чего ждать от зимы? Веселья ли, простуды?
Решитесь ли играть в снежки под гром пальбы?
Ах, граф, к чему чудить, когда вся жизнь — причуда,
Увы, не ваша, нет, но жанра и судьбы.
Ваш город заперт, граф, одет в сукно шинели,
И заперты в нём вы, как в брюхе у кита.
Ах, почему же вы уехать не хотели,
Когда бывал открыт для вас Индокитай?
Когда дохнул ноябрь заиндевелой пастью,
И вынуждены вы ступать на тонкий лёд,
Скажите: вам зима не кажется опасной,
Зима — и человек, что подле вас идёт?
Нет — слишком лёгок шаг и слишком взгляд туманен,
Не смеют к вам пристать ни горе, ни нужда.
Как думаете, граф, вас разум не обманет,
Когда в кругу друзей начнёте рассуждать:
Что стоит ваших сил? Что стоит вашей верфи?
Как от врагов спасти прекрасный росский дух?
...вам рано говорить о страхе и о смерти,
Как выстрелом одним убить возможно двух...
Не зайцев, нет, увы. Насколько б было проще...
Но кто бы вам сказал о будущем таком?
И вы пока вдвоём шагаете по роще –
Граф и душа его в ошейнике тугом.
И что вам холода и близость снегопада,
Когда ваш спутник вас касается плечом.
Но, граф, один совет: заказывать не надо
Букет из орхидей.
Успеете ещё.
URL записиИ последнее. Снова "ПД. СХ". Немного рифм.
читать дальше
Чего ждать от зимы? Веселья ли, простуды?
Решитесь ли играть в снежки под гром пальбы?
Ах, граф, к чему чудить, когда вся жизнь — причуда,
Увы, не ваша, нет, но жанра и судьбы.
Ваш город заперт, граф, одет в сукно шинели,
И заперты в нём вы, как в брюхе у кита.
Ах, почему же вы уехать не хотели,
Когда бывал открыт для вас Индокитай?
Когда дохнул ноябрь заиндевелой пастью,
И вынуждены вы ступать на тонкий лёд,
Скажите: вам зима не кажется опасной,
Зима — и человек, что подле вас идёт?
Нет — слишком лёгок шаг и слишком взгляд туманен,
Не смеют к вам пристать ни горе, ни нужда.
Как думаете, граф, вас разум не обманет,
Когда в кругу друзей начнёте рассуждать:
Что стоит ваших сил? Что стоит вашей верфи?
Как от врагов спасти прекрасный росский дух?
...вам рано говорить о страхе и о смерти,
Как выстрелом одним убить возможно двух...
Не зайцев, нет, увы. Насколько б было проще...
Но кто бы вам сказал о будущем таком?
И вы пока вдвоём шагаете по роще –
Граф и душа его в ошейнике тугом.
И что вам холода и близость снегопада,
Когда ваш спутник вас касается плечом.
Но, граф, один совет: заказывать не надо
Букет из орхидей.
Успеете ещё.
А сегодня была последняя сыгровка к Письмам Революции. Всё тот же Циферблат и немало бьющие по обвму взрывы смеха из соседнего зала.
Да, графьё отыгрывать тяжело. Но это - та гамлетовская ситуация, когда сойти с ума - единственный способ остаться вменяемым в этом театре абсурда. Вместо отчёта. Почти персонажно
На суде граф оказался в кресле рядом с Коленвалом - видимо, пламенный порыв Валова его в этот зал и направил, сугубо во имя справедливости. Холодно. И все торопятся, всем "и так понятно, что это политическое убийство", и только одному графу непонятно совершенно, что эти два слова - как два индокитайских иероглифа - значат и почему стоят рядом.
Приводят Метелина, в белой рубахе, за спиной связаны руки, и он даже сидит вызывающе, красивый, но напуганный страшно, отводит глаза, волосы закрывают лицо. Граф то всматривается в него, то переводит взгляд с рассерженного Валова на лихорадочно нервного Приблева и обратно, - Метелин ничего не скажет, это ясно сразу, он то настаивает на личных мотивах, то, замучившись от повторяющихся вопросов, подтверждает мотивы политические, и сколько можно продолжать эту пытку, пусть её кто-нибудь прекратит.
Но становится только хуже - вваливается пьяный Хикеракли и что-то читает с листа, читает складно - видимо, перечитывал не раз, его окружают, как если бы вместо бумаги было ружьё, шумят, и до слуха графа долетает только та часть, которая, конечно же, о нём. О нём, который никогда не выказывал кровожадности, но так же, как другие, взялся вершить судьбы города и людей, посягнув даже... Дальше нет смысла слушать. И нет смысла просить прощения, потому что поздно, и не простит, - но граф пытается, и, наверное, это звучит жалко, Метелин молчит, Твирин произносит, что также виновен в расстреле, и подводит черту Гныщевич: что же, теперь всех расстрелять?
Да нет же, леший, зачем же всех. Каждый прекрасно знает, что всех - не расстреляешь, и поэтому каждый так спешит уцепиться за это "виновны все (а значит - невиновен никто)". А граф знает, что это была его идея, и готов ответить, но кто его будет слушать, он же сумасшедший, его вообще не стоило пускать сюда. Всё замыкается страшным кольцом - когда он решался отдать под расстрел невиновных людей, внутри было так же тревожно и пусто от того, что Вени не было рядом, а теперь его не будет рядом никогда, а всё потому, что граф спасал его ценой чужой крови, и с этой крови слишком высокая взыскана неустойка. Страшное кольцо индокитайского колеса сансары, на которое столько всего намоталось, - жизнь смертью не купишь, за смерть тебе возвращается смерть, и всё было зря, и ничего не исправишь.
Приходят опоздавшие Золотце и За'Бэй, про Метелина ненадолго все забывают - и граф подходит к нему: встаёт, чувствует руку За'Бэя на своём плече, удивлённо оглядывается и идёт дальше, садится на ближайший стул. И говорит, вместо покаяния, - вот видите, видите, здесь так всегда, и в тот раз (в тот раз, когда мы расстреляли Вашего отца, Вы же понимаете), и в этот, никто не голосует, никто не выбирает за себя. Но тут Метелина уводят солдаты, графа словно (или не словно) не замечая, и граф не успевает дорассказать: здесь, даже если один говорит "помиловать", а другой говорит "казнить", их голоса всё равно - чудесным образом - сливаются в команду "пли". Может, и хорошо, что не успевает. Они теперь квиты, каждый отнял смысл существования у другого.
Но у одного хватило духу настоять на том, чтобы Твирин его расстрелял.
Остальные продолжают шуметь, продолжают обсуждать Метелина в его отсутствие, и это звучит так же дико, как сплетничать об уже покойном - и когда Золотце, которого не было здесь, который не видел, как Метелину было страшно, произносит насмешливо "Ну, это же Метелин!", граф не выдерживает и уходит. Недоумевая, почему им не дали договорить, выходит из зала, задерживается в дверях с обеспокоенным За'Бэем, что-то объясняет и идёт дальше, к казармам, к тюрьме; Гныщевич ушёл и того раньше. Но графа, конечно же, не пускают, слишком поздно, он везде опоздал, и даже если назавтра его не будет на площади - расстрел Метелина он уже видел, расстрел пытливыми взглядами, официальными-чужими-отстранёнными "ваша светлость"...
...Александр Александрович. Саша. Ещё удастся договорить.
Ещё удастся выслушать - а может быть, даже выбрать - свой приговор, потому что всё будет лучше, чем доживать смоляным чучелком, градоначальником-марионеткой, пациентом-арестантом-живой иконой неслучившегося будущего.
Впереди арест, заключение - и, конечно, уже не Carmina Burana O Fortuna, но, быть может, E Lucevan Le Stelle.
Спасибо всем - и Вене, доехавшему к нам после сыгровки с обнимашками. <3
И заключительная композиция радио Петерберг-Бедроград:
Всё ещё не видите простоплееры? Ну ребятки, ну поставьте на свой браузер friGate плагин, что ли. Хороший сайт не грех и поддержать трафиком.
Да, графьё отыгрывать тяжело. Но это - та гамлетовская ситуация, когда сойти с ума - единственный способ остаться вменяемым в этом театре абсурда. Вместо отчёта. Почти персонажно
На суде граф оказался в кресле рядом с Коленвалом - видимо, пламенный порыв Валова его в этот зал и направил, сугубо во имя справедливости. Холодно. И все торопятся, всем "и так понятно, что это политическое убийство", и только одному графу непонятно совершенно, что эти два слова - как два индокитайских иероглифа - значат и почему стоят рядом.
Приводят Метелина, в белой рубахе, за спиной связаны руки, и он даже сидит вызывающе, красивый, но напуганный страшно, отводит глаза, волосы закрывают лицо. Граф то всматривается в него, то переводит взгляд с рассерженного Валова на лихорадочно нервного Приблева и обратно, - Метелин ничего не скажет, это ясно сразу, он то настаивает на личных мотивах, то, замучившись от повторяющихся вопросов, подтверждает мотивы политические, и сколько можно продолжать эту пытку, пусть её кто-нибудь прекратит.
Но становится только хуже - вваливается пьяный Хикеракли и что-то читает с листа, читает складно - видимо, перечитывал не раз, его окружают, как если бы вместо бумаги было ружьё, шумят, и до слуха графа долетает только та часть, которая, конечно же, о нём. О нём, который никогда не выказывал кровожадности, но так же, как другие, взялся вершить судьбы города и людей, посягнув даже... Дальше нет смысла слушать. И нет смысла просить прощения, потому что поздно, и не простит, - но граф пытается, и, наверное, это звучит жалко, Метелин молчит, Твирин произносит, что также виновен в расстреле, и подводит черту Гныщевич: что же, теперь всех расстрелять?
Да нет же, леший, зачем же всех. Каждый прекрасно знает, что всех - не расстреляешь, и поэтому каждый так спешит уцепиться за это "виновны все (а значит - невиновен никто)". А граф знает, что это была его идея, и готов ответить, но кто его будет слушать, он же сумасшедший, его вообще не стоило пускать сюда. Всё замыкается страшным кольцом - когда он решался отдать под расстрел невиновных людей, внутри было так же тревожно и пусто от того, что Вени не было рядом, а теперь его не будет рядом никогда, а всё потому, что граф спасал его ценой чужой крови, и с этой крови слишком высокая взыскана неустойка. Страшное кольцо индокитайского колеса сансары, на которое столько всего намоталось, - жизнь смертью не купишь, за смерть тебе возвращается смерть, и всё было зря, и ничего не исправишь.
Приходят опоздавшие Золотце и За'Бэй, про Метелина ненадолго все забывают - и граф подходит к нему: встаёт, чувствует руку За'Бэя на своём плече, удивлённо оглядывается и идёт дальше, садится на ближайший стул. И говорит, вместо покаяния, - вот видите, видите, здесь так всегда, и в тот раз (в тот раз, когда мы расстреляли Вашего отца, Вы же понимаете), и в этот, никто не голосует, никто не выбирает за себя. Но тут Метелина уводят солдаты, графа словно (или не словно) не замечая, и граф не успевает дорассказать: здесь, даже если один говорит "помиловать", а другой говорит "казнить", их голоса всё равно - чудесным образом - сливаются в команду "пли". Может, и хорошо, что не успевает. Они теперь квиты, каждый отнял смысл существования у другого.
Но у одного хватило духу настоять на том, чтобы Твирин его расстрелял.
Остальные продолжают шуметь, продолжают обсуждать Метелина в его отсутствие, и это звучит так же дико, как сплетничать об уже покойном - и когда Золотце, которого не было здесь, который не видел, как Метелину было страшно, произносит насмешливо "Ну, это же Метелин!", граф не выдерживает и уходит. Недоумевая, почему им не дали договорить, выходит из зала, задерживается в дверях с обеспокоенным За'Бэем, что-то объясняет и идёт дальше, к казармам, к тюрьме; Гныщевич ушёл и того раньше. Но графа, конечно же, не пускают, слишком поздно, он везде опоздал, и даже если назавтра его не будет на площади - расстрел Метелина он уже видел, расстрел пытливыми взглядами, официальными-чужими-отстранёнными "ваша светлость"...
...Александр Александрович. Саша. Ещё удастся договорить.
Ещё удастся выслушать - а может быть, даже выбрать - свой приговор, потому что всё будет лучше, чем доживать смоляным чучелком, градоначальником-марионеткой, пациентом-арестантом-живой иконой неслучившегося будущего.
Впереди арест, заключение - и, конечно, уже не Carmina Burana O Fortuna, но, быть может, E Lucevan Le Stelle.
Спасибо всем - и Вене, доехавшему к нам после сыгровки с обнимашками. <3
И заключительная композиция радио Петерберг-Бедроград:
Всё ещё не видите простоплееры? Ну ребятки, ну поставьте на свой браузер friGate плагин, что ли. Хороший сайт не грех и поддержать трафиком.