Артур Формартел, 20 лет. Курсант ИВА. Первый Мечник. Отчёт отперсонажный.
Осторожно: слэш, минимальный рейтинг (но песня совсем не о том)Заглянул Мика, чтобы нас разбудить, Пьер проснулся и удивился, почему он в моём спальнике. Я деликатно напомнил ему, что он мёрз, и поинтересовался, что ещё он не помнил из вчерашнего вечера. Но Пьер, похоже, помнил всё - сбросил с плеча мою руку, отвернулся и велел мне убираться. Я убрался с его постели и ещё некоторое время слонялся вокруг, собирая свои вещи, убеждаясь, что Пьер не хочет меня видеть в принципе. Я, конечно, был чертовски виноват перед ним - за то, что не уволок его с вечеринки, за то, что всё случилось именно так, а не иначе, - но отказываться от своих слов не хотел. Я помнил своё обещание Джесу подумать о своих чувствах на трезвую голову, и у меня был целый день впереди, чтобы это сделать. Я не отворачивался и не убегал от того, что узнал о себе самом, а повернулся к себе лицом и позволил этому быть. Это не делало меня менее барраярцем, чем прежде, не мешало моему служению и исполнению долга фора. Возможно, я слишком поспешно говорил о любви, толком не разобравшись, что эта любовь из себя представляла, - но разве слова имели первостепенное значение? Чувства подтверждались только действиями, и, глядя из настоящего на историю нашего знакомства с Пьером, я понимал, что он - самый близкий мне человек, ради которого я готов на всё. А он говорил ночью, что любит меня со второго курса... раньше я мог бы оттолкнуть его, если бы он признался. Значит, всё - к лучшему. Но как сдержать обещание не оставлять его теперь? Настаивать я не мог, и понятия не имел, как говорить о произошедшем, и боялся услышать от Пьера, что всё, чему я поверил, было лишь пьяным бредом.
Думал я и о том, зачем это было нужно принцу - приглашать людей, которые принимали синт, заливались алкоголем и заваливали шлюх на глазах у всех. Но этому я быстро нашёл объяснение: так он мог видеть всех такими, какие они есть на самом деле, без рамок и масок. Когда ты пьян - ты как на ладони: делаешь то, что хочешь, говоришь то, что думаешь. Ты раскрываешь окружающим все свои секреты, но также узнаёшь и всю их подноготную, поэтому все молчат, и ничего не выходит за пределы гостиной в тот мир, где все мы другие, каждый со своими обязанностями и заботами. Я не без удивления осознавал, что мне не будет стыдно смотреть в глаза и кронпринцу Сергу, и Джесу Форратьеру, и их адъютантам, и Форбаталю, и Тумонену. Не будет стыдно за своё поведение, которое было в рамках их общих правил. Так что вопрос, как поговорить с Пьером, в итоге занимал меня больше, нежели прочие. Вот только простреленная нога неприятно ныла - трудно было представить, как я совершенно забыл о ней, когда накануне бегал по лестнице на кухню и обратно. Я дохромал до профессора Форбайера, наблюдавшего за утренней разминкой курсантов, и отпросился к отцу, благо здание госпиталя стояло по соседству от Академии. Отца я поднял с постели, но он отправил меня в операционную и в считанные минуты был уже готов. Мне даже не пришлось врать: я сказал, что ночью мы стреляли из антикварного порохового оружия, а оно чертовски ненадёжно, вот и произошёл несчастный случай - но всё было в достойной компании, под присмотром кронпринца, и мне оказали первую помощь, поэтому я не стал беспокоить его до утра. Отец выдал мне таблетки обезболивающего и антибиотика, наложил швы и закрепил повязку, и я был как новенький. Проводив меня до крыльца, отец произнёс, что компания принца - не самая хорошая компания. Я был неприятно удивлён и возразил, что Его Высочество - будущий император и законный наследник фамилии Форбарра, которая испокон веков была эталоном для всех форов. Сказав отцу, чтобы он поменьше верил всяким грязным слухам и что я могу ручаться в том, что принц Серг - человек благородный и дал нам немало ценных советов, я поспешил обратно в Академию и почти сразу забыл об этом коротком разговоре.
В нашей комнате Пьер разговаривал с Микой, но я вынужден был им помешать, чтобы переодеться в курсантский мундир. Под дверью валялись карикатурные листовки "Лиги Орала" - я побрезговал к ним прикасаться, Пьер подобрал и порвал их позже. В иной ситуации я оценил бы остроумие этой пародии, но сейчас испытал только досадную гадливость от того, что даже заложив нас, наши дорогие соседи не рисковали высказать ничего в лицо, вместо этого злорадствуя анонимно над, как им могло казаться, поверженным врагом. Мы спустились на урок астрофизики. Профессор Фортиц рассказывал о природе ПВ-тоннелей, которые пилоты проходили через пятое измерение, где время пульсировало с меняющейся частотой. Как известно, пилоты воспринимали это измерение через цветовой спектр, а мне подумалось, что это похоже на музыку - нужно обладать очень тонким чутьём к гармонии и диссонансу, чтобы не ошибиться и не нарушить ритм тоннеля. Затем мы решили несколько задач на вычисление логической последовательности. Отчасти мне помогали навыки программирования, но из меня всё равно вышел бы никудышный пилот. Напоследок профессор продемонстрировал нам формулу Фортица-Форборова, которую он вывел в совместных исследованиях с Владом. По его словам, эта формула могла помочь подобрать правильный энергетический импульс для того, чтобы закрывать и открывать ПВ-тоннели. Во время перемены я застал у нас в комнате Адриана, которому Пьер рассказывал об итогах нашей встречи с кронпринцем - полагаю, о подробностях, к делу не относящихся, он умолчал. "Значит, теперь ничего не придётся делать?" - спросил Адриан с плохо скрытой радостью, что несколько меня задело. Он был верным другом, но достаточно ли этого было для того, чтобы рисковать жизнью? Я ответил, что принц не запрещал нам силовые акции, и совершать их мы будем не от его лица, а от своего, поскольку кто-то должен взять на себя грязную работу, которая касаться Его Высочества никак не должна. Комаррцы смели диктовать Барраяру свои условия и чувствовать себя на нашей земле как хозяева - и мы не могли спустить им это с рук. Мы не оставим на месте покушения указаний на Лигу - ведь мы сражаемся не ради славы, а ради Барраяра. Какая разница, кто именно поставит Комарру на место?
За завтраком Пьер снова заговорил о своём желании поквитаться с Владом, но я напомнил ему, что после того, как мы с потрохами подставились перед старшим Форборовым, тот нас достанет и закопает - а обидно будет погибать из-за Форсвинки. Пьер возразил, что Форборов - адъютант принца и не станет порочить его имя, на что я ответил, что у Форборова вполне может не быть никаких представлений о чести, если он из той породы людей, которые просто выбирают себе тёплое местечко возле покровителя и держатся за него, как делал и Форборов-младший. Пьер усомнился, почему тогда принц приблизил Форборова, и я только пожал плечами: Серг - тоже человек и может ошибаться в мелочах. Похоже, я его убедил, - это могло показаться трусостью, но я не хотел вестись на провокации Борова и Ройенталя, пока нас ждали более важные дела. Вечером должен был состояться выпускной бал накануне экзаменов, после бала у нас будет время, в которое нас никто не хватится, - но пока пришлось явиться на урок истории цетагандийской войны. Профессор Фортиц освежила в нашей памяти основную хронологию оккупации и вклад всех деятелей сопротивления. Я жадно вглядывался в слайды с фотографиями, некоторые из которых были на выставке в Элизиуме, - каждый раз как в первый. К победе вела цепочка из многих звеньев, и если хотя бы одно звено не выдержало, сдалось, отступилось - всё могло бы быть иначе. Мы сражались не ради славы - но я невольно представлял, как будущие поколения на уроках истории увидят на слайдах символ Лиги Меча. Посреди урока явились за Владом Форборовым, задержали его и увели. Профессора Фортиц это несколько выбило из колеи - ведь Влад работал с её мужем, и она боялась, что арест мог быть связан с их научной деятельностью, - но ей удалось взять себя в руки и продолжить лекцию. В конце занятия она попросила каждого высказаться о тех участниках войны, чья деятельность была нам особенно близка. Теодор упомянул дипломатию генерала Ксава, а Адриан вовсе витал в облаках и пропустил вопрос, что было обычно ему несвойственно. Я сказал о подпольных ячейках сопротивления - о тех, кто сражался не потому, что им велел долг фора, о тех, в чьих рядах были женщины и дети, о тех, кто знал, что скорее всего погибнет и останется безвестным. Пьер же назвал императора Юрия, чьё участие в обороне Дендарийских гор и освобождении Барраяра недопустимо замалчивать только потому, что его правление развязало гражданскую войну.
После урока Пьер остановил меня на лестнице и сказал, что всё уже не зря, имея в виду задержание Форборова. Я не стал вдаваться в подробности, что нашей заслуги в этом было немного, и подтвердил, что всё, конечно, не зря. Пьер позвал меня в кафе на обед, а я был рад, что стена, выросшая между нами с утра, разрушается благодаря общему делу. По дороге он выразил беспокойство тем, что Адриан сам не свой. Я считал, что задуматься можно по множеству разных поводов, включая личные, - может, Адриан влюбился? - но надеялся, что если у нашего друга что-то случилось, он поделится этим с нами. В кафе было не многолюдно и можно было разговаривать без опаски - только землянка, с которой я невольно познакомился на свадьбе, узнала меня, и я вежливо кивнул ей. Ни Мика, ни Адриан на сообщения по комму не отвечали, и мы с Пьером изрядно задержались, поскольку предупредить нас о начале следующего урока было некому. От порицания профессора Форбайера нас спасло только то, что на подступах к Академии мы догнали Мику и Константина Форратьеров. Граф сопроводил нас всех до учебного класса и извинился, что мы отсутствовали по семейным делам. Форбайер, преподаватель теории военного дела, как раз затеял дискуссию об исполнении преступных и противоречивых приказов. При этом Влад сидел за своей партой с Ройенталем как ни в чём не бывало. Солтисская бойня, конечно, была наиболее ярким примером, на котором можно было проверить себя: подчинился бы ты такому приказу? А стал бы его отдавать? Как и следовало ожидать, Влад и Тео заявили, что отказались бы выполнять подобный приказ и порывались бы его обсудить (хорошо, что не проголосовать). Я и Пьер знали, что приказы не обсуждаются. Командование не обязано обосновывать свои решения. Я был готов и исполнить приказ, и понести за это ответственность. А вот отдавать его... зависело от множества обстоятельств. У каждого карательного акта две стороны: устрашение - и потенциальное знамя для сопротивления. Цетаганда научила нас этому слишком хорошо. Но я не считал, что политики, не прикасающиеся к оружию, не являются участниками войны. Комаррский сенатор - такой же враг, а то и больший, нежели целящийся в тебя солдат. То, что на уроке молчаливо присутствовали офицеры Генштаба, добавляло ему остроты. После звонка они пронаблюдали за учебной тревогой по легенде "газ и пожар": мы нацепили респираторы и кинулись вылезать в окно, и только Мика вспомнил о существовании тревожной кнопки.
В обеденный перерыв мы с Пьером наконец-то встретились с Адрианом в столовой. Новости у него были одна другой хуже. Во-первых, что ночью в Академии был обыск, игольник изъяли и теперь хотят повесить его на Адриана - по очевидной причине: он претендовал на место в Совете графов. У нас не возникло и тени сомнения в том, что игольник нашёл Теодор, подслушавший и подсмотревший, куда Пьер его прятал. Во-вторых, по словам Адриана, у СБ был полный список членов Лиги. И, наконец, заседание Совета графов по вопросу притязаний Форпарадиса и Форберга на графский титул должно было состояться тем же вечером, а значит, заняться взломом комма конкурента Адриана мне следовало как можно скорее. Я понимал, что, лишившись оружия, мы были связаны по рукам и ногам - но решать проблемы приходилось по мере их актуальности. Я засел в комнате над коммом и вошёл в комм-сеть - процесс неплохо отвлекал от бессильной ярости: наши недоброжелатели обходили нас со счётом 2:0, и мы ничем не могли ответить. Форсвинку, разумеется, отмазал его брат - и неважно, что тот действительно спутался с комаррскими террористами. Пьера я занял делом тоже - пусть его поддержка и была в первую очередь моральной, заключавшейся в том, чтобы не отвлекать меня от вычисления кода и напоминать вовремя обнулять счётчик неудачных попыток авторизации. Комм Форберга не поддавался, и в какой-то момент я, казалось, допустил ошибку в команде - режим администратора закрылся, я увидел сообщение о том, что попытка взлома зафиксирована и передана по назначению. Я хотел выставить Пьера, пока за мной не пришли из СБ, а когда он отказался уходить - потребовал, чтобы он сказал, что не знает ничего о том, чем я занимаюсь и зачем. Но, вероятно, меня прервал сбой в системе, а не собственная неосторожность, поскольку никто так и не отследил мою подозрительную деятельность. Пьер и Мика почти силком привели меня на кухню и напоили чаем, чтобы я успокоился. Мика уже знал, что дела наши незавидны, и поинтересовался, откуда Адриан знает о списках СБ. Но я отказывался подозревать Адриана - и не хотел тратить время зря. Я решил заново начать взлом Форберга, поскольку код каждый раз был новым. Но стоило мне приступить, как кто-то внизу позвал меня по имени. Из СБ за мной всё-таки пришли - но это был Фридрих Форпатрил, мой давний приятель, учившийся в Академии на год старше и подавший прошение о переводе в СБ с военного крейсера, куда был распределён. Пришлось оторваться от взлома и пойти за ним.
Я ни о чём не волновался. Во-первых, СБ нечего было предъявить против нас: блог Лиги действовал с ведома кронпринца, а на игольнике не было написано, кому из курсантов - и курсантам ли - он принадлежал. А во-вторых, нет ничего вреднее, чем показывать СБ своё волнение, даже если прогуливаешься с другом - или особенно если? Фридрих поинтересовался, по какому поводу меня могли хотеть видеть в СБ, но я ответил, что теряюсь в догадках. Судя по тому, как он выразил уверенность, что визит не отнимет у меня много времени, он либо не знал, о чём меня собирались спрашивать, либо повод был действительно пустяковым. Фридрих провёл меня по лестницам и коридорам, постучался в пару дверей, но его начальству было не до меня. Я согласился подождать, пока оно освободится, и вышел на крыльцо вместе с Фридрихом, собиравшимся покурить. Мы поговорили ещё о чём-то необязательном, обеденный перерыв и сигарета подходили к концу, и, связавшись с кем-то по рации, Фридрих постановил, что я могу вернуться в Академию, а после урока нам с Адрианом стоит зайти в СБ вдвоём. Порадовавшись, что нас не станут разделять, я поспешил назад в ИВА, где меня уже заждались друзья. Я успокоил их, что ничего не случилось, а они назвали это актом психологического воздействия. Я посмеялся, чего страшного может быть в том, чтобы перекурить с Фридрихом - если это и действует на меня психологически, то только расслабляюще. Пьер уточнил, что воздействие было на них - они ведь не знали, для чего меня вызвали в СБ. Я передал Адриану, что мы должны будем явиться туда после урока - добровольная явка всегда говорит в пользу невиновности подозреваемого. Так мы пришли на лётную подготовку, которую проводил капитан Соло. Он напомнил нам типы вооружения и защиты, встречающиеся на барраярских военных кораблях, убедил в ценности катапульты и в том, что мы все умрём (если будем распределены в пилоты-истребители, конечно). Идти на космодром для наших первых лётных учений нам полагалось сразу же после этого ликбеза, но когда именно и куда именно - никто не уточнил. Пока мы ждали какой-то определённости, к нам подошёл Теодор и сказал, что на учениях нам следует работать сообща, несмотря на все разногласия. Мы заверили его, что так оно и будет - он просто не знал, что настоящий фор никогда не опустится до личных дрязг в ущерб общему делу и исполнению своего офицерского долга.
Отделавшись от Теодора, мы с Адрианом и Пьером ещё немного погрустили об утраченном игольнике. Настораживало то, что при обыске комнаты курсантов обошли стороной. Я сходил проверить, на месте ли патроны для игольника, которые мы припрятали в тумбочке, - они были на тронуты. Значит, нашедшие точно знали, где искать - и знали ни от кого иного, кроме как от Ройенталя. Пьер в потере игольника винил себя, потому что именно он его прятал, и я устал его переубеждать, что на его месте мог быть каждый из нас. Зато он обмолвился, что у нас может появиться граната. Я даже не стал спрашивать, где Мика откапывал весь этот арсенал. Мне настолько осточертело наблюдать, как вокруг нас стягивается аркан, что я был готов прийти с этой гранатой в комаррское посольство - но мы все понимали, что это не выход. Чтобы не испытывать своё и их терпение, я позвал Адриана пройтись до СБ, пока не объявили начало учений. Войдя в приёмную, я сказал, что мы пришли к Фридриху, поскольку иных имён нам не называли. Фридрих препроводил нас в просторный кабинет, где незнакомый офицер велел нам сесть у камина и принялся играть в угадайку. Спросил, из-за чего, по нашему мнению, нас пригласили. Я заметил, что слухи ходят разные, но я слухи и сплетни не собираю и потому едва ли смогу чем-то быть полезен. Однако офицер не сдавался так просто, и мне пришлось сделать ход - я сказал, что слышал об обыске в Академии, но не был тому свидетелем. Офицер, нервно прогуливаясь вдоль стены, задал первый конкретный вопрос - чьим мог быть игольник. Ответ, что курсантам положены только парализаторы, засчитан не был, и я предположил, что игольник подкинули с целью дискредитировать Академию и курсантов (напрямую намекнуть о связи отдельных курсантов с Комаррой было бы всё же подлостью). Тогда наш собеседник перешёл к следующей теме и попросил назвать три преступления, подпадающие под определение государственной измены. От Адриана помощи было мало, но я, поскрипев извилинами, перечислил покушение на членов императорской семьи, угрозу национальной безопасности и существующему государственному строю, саботаж в военной сфере на высшем уровне. Офицер спросил, что насчёт призывов к перевороту, даже если в пользу члена императорской фамилии. Сказав, что это входит в понятие угрозы государственному строю, я порадовался, что он наконец-то выдал, к чему клонил, и попытался его успокоить, что никогда не имел в виду оспаривать власть императора Эзара, многая ему лета. История повторялась: всё, что могло быть понято неправильно, будет понято неправильно.
Утешало, что прочие заявления Лиги Меча ни у кого претензий не вызывали (либо никто не читал блог, ограничившись девизом на листовках). Но радовался я рано. Офицер сетовал, что разговор затягивался, при этом сам же предпринимая всё возможное к тому, чтобы его затянуть, - видимо, других дел у него не было вовсе. Он предложил назвать три функции СБ - не то его слегка заклинило на этой цифре, не то он готовился и репетировал, чтобы складно вышло. Я начал чувствовать себя как на внеплановом экзамене, но, собрав всю вежливость в кулак, убедил себя получать удовольствие от беседы - в том, чтобы сформулировать и перечислить очередную тройку, был некоторый азарт. Защита императорской семьи, выявление врагов государства, предотвращение ещё только планируемых угроз? Офицер с видом чрезвычайно гордым добавил что-то о необходимости беречь неприкосновенное имя императора и прочей информационной безопасности - половину я пропустил мимо ушей. Далее начались дежурные нравоучения о том, что следует быть аккуратными в словах - чтобы офицеру не пришлось повторять то, что мы уже слышали, я заверил его в том, что мы уже получили полезные рекомендации лично от кронпринца и непременно будем им следовать, не допуская прежних ошибок, поскольку его слово - закон. Казалось, СБ-шник не испытал облегчения от того, что его опередили, но свою речь сократил и, потеплев лицом, добавил, что мы не должны воспринимать СБ как врагов и в случае, если нам станет известно о чём-то подозрительном, мы всегда можем к ним обратиться. Так неприкрыто меня ещё ни разу не вербовали. Тогда я ещё ничего не знал о тонкостях лояльности СБ и МПВ, но мысленно разделил это предложение дружбы на пять - в политике тем, кого не считают опасным, руки не протягивают. Наш собеседник резюмировал, что Лига Меча может продолжать существовать как патриотический блог для прививания барраярских ценностей молодёжи. Сделав вид придурковатый, я отчеканил, что служу Барраяру и императору, и нас с Адрианом отпустили на все четыре. С одной стороны было обидно, что и для принца, и для СБ Лига была только частью сетевой помойки, с другой - когда тебя не воспринимают всерьёз, это даёт определённую свободу действий. Адриан порядочно переволновался - оттягивал ворот мундира и жаловался на то, что ему нехорошо. Я настоял на том, чтобы проводить его в госпиталь - лучше перестраховаться, мало мне Пьера с его слабым сердцем! В госпитале я столкнулся с отцом. Он сказал, что к нему приходили, и тоже попросил завязывать с блогами. От него же я узнал, что на эскобарских послов было покушение, - впрочем, на Эскобаре началась очередная гражданская война, и эски просто могли резать друг друга.
На лётные учения мы с Адрианом безнадёжно опоздали. Я смотрел в сторону космодрома из окна нашей с Пьером комнаты, но сквозь тучи ничего не было видно. Чтобы убить время, я задумался о том, действительно ли Теодор сдал СБ наш игольник и все наши имена в придачу. Тео был ответственным, даже слишком - но казался мне бесхитростным и прямолинейным. Его вина была лишь в том, что он спутался с Форборовым и в упор не видел, что тот лишён чести фора. А вот узнать, какую игру ведёт Михаэль, было интересно. Моя симпатия к Мике оставалась неизменной, но я доверял ему всё меньше. Я не рисковал больше браться за взлом комма Форберга, который, возможно, использовал более сложную, не барраярскую шифровку, зато мог попробовать с коммом Мики - если получилось с Форсвинкой, могло получиться и теперь. Потратив некоторое время с коммом наедине, без спешки и лишних эмоций, я проник в комм Мики и попытался найти упоминания Лиги Меча, но он был чист. Вероятно, он просто был осторожнее Влада, но, может, на самом деле хранил нашу тайну. Пьеру, вернувшемуся с учений, я не стал говорить о том, что искал, - сообщил только, что взломал комм Мики ради тренировки и не обнаружил ничего интересного. Судя по его реакции, он Мику ни в чём не подозревал и обиделся бы, признайся я в том, что был готов увидеть в комме Мики отчёты в СБ. Про наше же с Адрианом приключение в СБ я сказал, что мы прослушали обещанную кронпринцем лекцию. А затем нам нанёс визит майор Форвента - куратор практики Пьера в МПВ. У него было для нас целых три поручения. Во-первых, он никак не успевал написать статью о технологиях "гибкой власти", которые применяли в "Таймс" и которые формировали у аудитории неверные представления о работе спецслужб. Меня самого раздражало, как "Таймс" защищает инопланетников и ворошит грязное бельё, поэтому статью я взял на себя, тем паче что Пьер был зван на вечер к своим греческим родственникам. Во-вторых, майор сообщил, что на выпускном балу может произойти теракт, поэтому нам следует взять с собой респираторы и раздать их окружающим в нужный момент. Говорить об этом мы не стали никому, даже Адриану и Мике, чтобы не сеять панику. И, в-третьих, от майора Форвенты мы узнали, что девочка с Земли, Тине Хеллан, - на самом деле комаррианка и необходимо за ней присматривать. Поскольку я уже успел с ней познакомиться, я решил, что поговорю с ней и послежу, куда она ходит, с кем общается и чем интересуется.
Майор Форвента оставил мне толстую книгу со множеством закладок, на которую можно было опираться в написании статьи. Это было действительно удобно: открыв нужную главу, я получал готовую структуру и внятные формулировки. А больше ничего мне и не требовалось - мне было что сказать о "Таймс". Закончив и сообщив об этом майору, я прибыл в МПВ с коммом наперевес. Форвента прочитал текст, дал прочитать полковнику Форласару, - я ожидал, что меня попросят смягчить выражения или вовсе отредактируют до неузнаваемости, но полковник только распорядился добавить вымышленных примеров. Готовый текст я должен был разместить прямо в блоге Лиги Меча - эта статья была длиннее всех предыдущих, и при этом заняла у меня значительно меньше времени. Я испытал соблазн подписаться собственным именем, но всё же не всем следовало знать, что Артур Формартел и Первый Мечник - одно лицо: это привлекло бы лишнее внимание прессы, да и отцу бы не понравилось. Выходя из корпуса МПВ, я приметил Тине Хеллан буквально в двух шагах, её скучающий вид просто провоцировал на любезное предложение прогуляться, - но, как назло, на меня свалились друг отца полковник Уилер, всегда живо интересовавшийся моими успехами, и Фридрих, который выглядел совершенно потерянным и спрашивал, не найдётся ли у меня закурить. Закурить у меня не было, он одолжился у кого-то подле госпиталя, руки у него тряслись - похоже, что не только от холода. Я спрашивал, что с ним случилось, а он только повторял: "Я не смогу, я не смогу этого сделать", но подробностей не сообщал, говоря, что это личное, и что-то заикаясь о публичных действиях. Таким я его даже перед выпускными экзаменами не видел и не знал, чем бы его утешить. Во мне проснулись подозрения, не получил ли он какой-то непростой приказ и не знал ли он о готовящемся теракте больше, чем мы, - но с тех пор, как Фридрих поступил на службу в СБ, он явно стал меньше мне доверять, и я не стал настаивать на откровениях. Заседание Совета графов уже началось, и я зашёл полюбопытствовать. Я видел, как некоторые зрители прямо в толпе читают свежий пост Лиги, но откликов, как обычно, было ноль. Прошло голосование по вопросу Адриана и Форберга, но голоса разделились поровну, и окончательное решение было перенесено на следующее слушание. Перечисляя вопросы, которые должны были рассматриваться на следующем заседании, распорядитель упомянул вотум недоверия Эзару. Тогда я не воспринял это всерьёз, подумал, что имелось в виду оспаривание какого-то его решения или отстранение его от командования армией, - я и представить не мог, будто графы могли посягнуть на смещение императора, ведь это было изменой...
На том же заседании Совета было принято решение о слиянии СБ и МПВ по девизом "слить всю безопасность". Инициатива явно исходила от императора Эзара, который открыто назвал МПВ бесполезной структурой. Тут не нужно было разбираться в политике, чтобы понять, что именно от МПВ как самостоятельной силы хотят избавиться, связав им руки и сделав подконтрольными. Кто-то, должно быть Уилер, спросил меня на выходе из замка, что я думаю по этому поводу. Я ответил нейтрально - что это рискует породить бюрократическую неразбериху и что я надеюсь, что всё пройдёт как можно более безболезненно. Когда я встретил Пьера после заседания Совета, вид у меня, надо полагать, был настолько забегавшийся, что он позвал меня с собой на чай к бабушке Форратьер. По дороге я рассказал ему о том, что в блоге Лиги появилась новая статья. "Значит, теперь мы пляшем под дудку МПВ? - Не под дудку, а с одобрения и так, как хотим сами. Чувствуешь разницу?". Мне особенно захотелось посмотреть на лица Форборова и Ройенталя - они ведь сдавали нас для того, чтобы уничтожить, а вышло наоборот: мы оказались признаны и востребованы. Значит, всё было к лучшему. Также я поделился с Пьером своими опасениями относительно состояния Фридриха, и Пьер сказал мне немедленно сообщить об этом Форвенте. С тех пор, как Пьер отнёс майору письмо из комма Форсвинки, я так ещё и не привык считать МПВ своими союзниками и доверять им те сведения, которые прежде доверял только Пьеру, Мике и Адриану. Что-то внутри меня не желало становиться доносчиком, но я утешал себя тем, что заботился в первую очередь о самом Фридрихе - я боялся, что ему могла грозить опасность, либо он сам мог по незнанию представлять опасность для окружающих. Я покинул Пьера, вернулся в МПВ и, столкнувшись с майором Форвентой, кратко пересказал ему обстоятельства своего разговора с Фридрихом. Я был удивлён, что он не отмахнулся от меня, а велел повторить всё в подробностях перед всеми офицерами МПВ. Полковник Форласар распорядился, чтобы Форвента взял меня, нашёл Фридриха и аккуратно выведал у него, что его тревожило. Мы вдвоём незамедлительно поспешили на поиски. Далеко ходить не пришлось: нам навстречу прогуливались издалека заметный Уилер и рядом с ним - вновь нервно курящий Фридрих. Мы похитили его у Уилера без труда и пригласили в допросную комнату МПВ - просто потому, что туда редко кто-то заходил и нас практически никто не тревожил.
Затем я просто любовался тем, как бережно Форвента обрабатывал бедного Фридриха: разговаривал без фамильярности и лицемерного панибратства, не угрожал и не загадывал загадки. Он начал издалека, дал понять, что это неформальная беседа, что психологическая поддержка окружающих - буквально его второе имя, и что с ним можно поделиться своими проблемами. Проявил бескорыстное участие, мягко настаивал, что стесняться нечего, а я поддакивал с самым расслабленным видом, на какой только был способен, - и Фридрих раскололся. По его словам, причиной его почти что паники было исчезновение без предупреждения капитана Негри, чьим адъютантом был Фридрих, - я догадался, что наверняка именно с Негри совсем недавно имели дело мы с Адрианом. Похоже, Фридрих попросту не был готов к тому, чтобы оказаться один на один с ответственностью, доставшейся ему в отсутствие капитана, он боялся не справиться и разочаровать Негри - и боялся оставлять своего капитана без присмотра. Мы с Форвентой дружно заверили его в том, что Негри сам сумеет постоять за себя и что если бы тому угрожала опасность, он наверняка дал бы об этом знать и оставил какие-нибудь инструкции. Убедившись, что из Фридриха больше ничего не вытянешь, майор воздвигся над ним, положив руку ему на плечо, и убедительно посоветовал впредь не скрывать, если тот всё же узнает о чём-нибудь тревожном. Как я и ожидал, после такого тёплого приёма Фридрих вылетел из МПВ как пробка. Я последовал за ним, беззаботным тоном распространяясь в том духе, что майор Форвента - человек душевный, настоящий друг и ему до всех есть дело, прямо-таки сердце болит за весь Барраяр. Теперь настала очередь Фридриха признаться, что Форвента оказывает расслабляющее психологическое воздействие. Разумеется, он спросил, не я ли его сдал. Я выкрутился, что-де я, наоборот, вызвался помочь, когда Форвента обнаружил, что с Фридрихом что-то не так, - это было почти правдой, а я всё ещё из рук вон плохо умел врать. Когда я в очередной раз сказал, что всё с его капитаном будет хорошо, Фридрих со страдальческим вздохом уронил голову мне на плечо. Я потрепал его по волосам, велел мужаться, он что-то смущённо буркнул в ответ и вырвался - и, похоже, ему полегчало. Я сбежал от него, вспомнив о том, что манкирую приглашением на чай от бабушки Форратьер. Мне было даже немного стыдно, что я занял время Форвенты и Форласара из-за тонкой душевной организации своего приятеля.
В особняке Форратьеров нас с Пьером действительно ждали, но - далеко не с успокаивающими новостями. Бабушка Форратьер встретила нас в дверях и сказала, что Джес умирает. Всего два слова, от которых руки и ноги похолодели, и первым желанием было что-то сделать, как-то помочь - но в госпитале наверняка уже велась работа, и незачем было отвлекать медиков понапрасну. Человеком, пришедшим на заседание Совета графов в полном костюме химзащиты, и был Джес - я тогда не узнал его в таком виде. Некоторые другие графы надели респираторы для профилактики. Не могло быть случайностью то, что из всех барраярских офицеров заболел именно Джес Форратьер. Как всегда, побеждали самые подлые методы, и где-то наверняка разгуливали инопланетники с биологическим оружием, а мы ничего не могли сделать - курсантам полагалось готовиться к выпускному балу. Мы с Пьером ушли в Академию, привели в порядок мундиры и, прежде чем отправляться в "Элизиум", пробрались в учебный класс за респираторами. Но Пьер при этом разговаривал так громко, что там нас нашёл Адриан, и смысл скрывать от него наши планы пропал сам собой - пришлось вкратце пояснить ему, что нас предупредили о возможной провокации на балу. Вот только респираторов в запасе Академии осталось всего три - остальные кто-то забрал. Мы вновь заподозрили в сговоре с террористами Влада и Теодора. Мы с Пьером и Адрианом взяли по одному респиратору, прихватили свои парализаторы и патроны, чтобы в случае атаки надеть защиту, обезвредить злоумышленников и организовать эвакуацию. На входе в "Элизиум" всех досматривали. Фридрих, которому достался я, взглянул на мой трёхзарядный, с одобрением заметил, что у него такая же модель, и пропустил меня. Пьер порадовался, что оставил в особняке гранату, которая была у него в кармане, когда он приходил на заседание Совета. Майора Форвенты нигде не было видно, но я написал ему о том, что запасных респираторов у нас нет. Пока собрались ещё не все гости, мы с Пьером зашли в тир, чтобы поговорить без лишних ушей. Он сказал, что если инопланетники посмеют совершить нападение на балу, мы немедленно ответим тем же в посольском квартале, пустив в ход гранату. Я кивнул - я думал о том же. Симметричная акция будет понятна каждому барраярцу без каких-либо листовок и пояснений. Я сказал, что на это дело пойду я - Пьер и Адриан должны были стать графами. Когда мы выходили из тира, Пьер шепнул мне: "Выживи. - И ты тоже".
Профессор Фортиц сделала бумажную ромашку с пожеланиями, и мы с Пьером оторвали по лепестку. На моём лепестке было написано что-то лирическое о том, что вопреки страданиям можно сохранять душевную красоту и великодушие. Я усмехнулся, что не очень-то я великодушен, а Пьер отозвался, что я зато благороден и честен, а это важнее. Я ответил, что то же могу сказать и о нём. При официальном открытии мероприятия нас выстроили перед гостями, принцесса прочитала речь, а профессора сказали своё напутственное слово. Затем начались танцы, но мои ноги ещё после свадебного бала будто конь оттоптал, и я занимался тем, что следил за Тине Хеллан - за которой, похоже, и так присматривала половина присутствующих - и старался не умереть с голоду. За светской беседой с бабушкой Пьера и Викторией Форстил - как сказал Пьер, истинные барраярские женщины уже взяли с собой респираторы, и их не требовалось ни к чему готовить - удобно было не сводить с Тине глаз. Она держалась в стороне, ни с кем не разговаривала, вид у неё был напряжённый, и когда она опускала ладонь в глубокий карман своей мешковатой юбки, которая могла скрыть что угодно, - я обхватывал пальцами рукоять парализатора. Но ничего не происходило. Единственным инцидентом на балу был отвратительный скандал, который закатили бетанки, когда СБ хотели досмотреть кого-то из инопланетников. Они возмущались, что бал благотворительный и они заплатили за то, чтобы на него попасть, - видимо, считали, что оказывают Барраяру огромное одолжение, и что за деньги им могут позволить разгуливать по залу хоть в неглиже. На шум собралась полукругом толпа, и конфликт был кое-как улажен, хотя я предпочёл бы, чтобы этих дам выставили из "Элизиума". Опять это неловкое чувство, когда ты не можешь ударить женщину, и приходится терпеть безобразное поведение. К тому же на глазах у всех один из цетов расхаживал с парализатором на поясе - это, похоже, также было теперь в порядке вещей. И всё это - на фоне выставки, посвящённой культурам Эскобара и Цетаганды. Я назвал это повышенной толерастической угрозой (по аналогии с террористической, которую упомянул кто-то из офицеров), и Виктория сразу же процитировала это в своём блоге. Также я породил выражение "клуб анонимных консерваторов", поскольку большинство членов консервативной партии никто трезвыми не видел. Наблюдение дало кое-какие плоды: мы увидели, как Теодор куда-то выходит с зеленоволосым приятелем Тине, который, по словам Форвенты, тоже был комаррцем, а когда они вернулись, я услышал слова Теодора "Влад тоже здесь". Влад с кем-то из инопланетников держался за руки, когда ему казалось, что их никто не видит, а зеленоволосый лип и к Эмилю Форвенте - впрочем, я готов был списать это на то, что у графа такой способ наблюдения.
В конце вечера Пьер пожаловался, что граната была не настоящей, а учебной - кислородной, так что ей можно было в лучшем случае напугать, и только. Также он сообщил, что существует внутренняя угроза кронпринцу со стороны графа Форталы и других. Неужели мы ничего не могли с этим сделать, как и в случае с болезнью Джеса, - просто ждать?.. Дождавшись завершения бала и убедившись, что лже-туристы его покинули, я обнаружил, что разминулся с Пьером, и, вернувшись в Академию, связался с ним по комму - паранойя разыгралась уже достаточно, чтобы не выпускать из виду ни Пьера, ни Адриана надолго. Пьер ответил, что сопровождает принца, и я испытал одновременно облегчение и тень ревности, хотя так и не разобрался, кого к кому ревную: принца, к которому Пьер не счёл нужным позвать меня с собой, или Пьера, которому принц доверял больше, чем мне, - понимал только, что это чертовски глупо. Сидеть в Академии не хотелось, и я пошёл в сторону Графской, чтобы быть ближе на случай, если я всё же понадоблюсь Его Высочеству и Пьеру. По дороге ко мне присоединился Адриан и без возражений остался скучать вместе со мной на перекрёстке, где в беседке совладелец редакции "Таймс" играл на гитаре перед дамами. Я слушал краем уха перетекающие из одного в другой романсы и размышлял, когда нас с Адрианом подозвал майор Форвента и отрядил таскать ящики из вскрытого неподалёку от здания МПВ цетагандийского бункера. Адриан, похоже, уже слышал эту новость, поскольку ему не терпелось показать мне труп. Труп оказался скучной иссохшей мумией, лежавшей у дальней стены, и мне некогда было её разглядывать. Мы перенесли пару увесистых ящиков в МПВ; там уже стоял один открытый сундук, наполненный награбленными реликвиями - виднелись ножны форских кинжалов и всякие украшения. Какую-то часть клада Форвента распорядился доставить в госпиталь - я понадеялся про себя, не поможет ли эта находка справиться с заразой, жертвой которой стал Джес. Нас отпустили, и вскоре со мной связался Пьер. Я нашёл его на улице, в темноте, замёрзшего и дожидавшегося принца, который беседовал с кем-то неподалёку. Пьер сказал, что Его Высочество подтвердил необходимость устранить Форталу и пообещал достать нам оружие - и это было хорошей новостью. Сказал, что мой отец может объявить принца Серга мутантом - и это было дерьмовой новостью. А потом вдруг негромко спросил, понимаю ли я, что нам нельзя попадать на допрос под фаст-пентой, и совсем неслышно добавил что-то про игольник - я догадался, что он спрашивал о самоубийстве. И, несколько долгих секунд смотрев на звёзды, я так и не смог ответить.
К нам подошёл кронпринц и поручил выяснить рейтинг влияния Форталы. Вместе с удачно попавшимся нам по дороге Микой мы прошли в клуб "Диоген", но подсмотреть в списки нам так и не удалось. После мы навестили Джеса - химзащиту он больше не носил и выглядел полностью здоровым, но непонятно было, вылечили ли его доктора или же только купировали симптомы. Пьер пожаловался ему на то, что после выпускного бала только ленивый не поинтересовался у нас, куда мы хотели попасть при распределении - мы при этом хором удивлялись и отвечали, что будем рады служить Барраяру там, где Барраяр сочтёт нужным. Было похоже на то, что мы оставались единственными, кто не узнал задним числом, ещё до экзаменов, куда попадёт, - Форборов давно рассчитывал на тёплое местечко в Генштабе, а Ройенталь хвастался, что будет служить у сестры в МПВ и все мы будем ходить к нему на ковёр. Я допускал, что Тео может выдавать желаемое за действительное, но Пьер считал, что тот достаточно неглуп, чтобы не хвастаться тем, чего нет. Джес пришёл в ярость и прямо с порога бросился к вице-адмиралу Ральфу Форхаласу вопрошать о том, что происходит и почему молодые офицерские кадры уводят из-под носа посредством подковёрных интриг тогда, когда флоту нужны пилоты - Теодор прекрасно проявлял себя в полётах, а теперь выходило, что лететь будет некому. Миролюбивый Форхалас с завидным терпением выслушивал эти излияния, коснувшиеся и принятого Советом графов нового либерального бюджета, в котором на нужды армии выделялись жалкие огрызки, но никаких конкретных решений не предлагал. В итоге к Джесу присоединился Мика - просто чтобы пошуметь, и под окнами Генштаба они немного поскандировали "Г@вно! Г@вно!" в знак того, что всем наплевать. Эта спонтанная демонстрация привлекла внимание одного только бдительного майора Форвенты, и пока Джес покинул нас, отловив его брата, Эмиля Форвенту, и утащив в особняк Форратьеров, майор задержался поговорить с Пьером. Я не подслушивал - это касалось только куратора и его подопечного; напоследок Форвента даже отечески потрепал Пьера по кудрям. Прежде чем майор умчался по своим делам, я счёл нужным сообщить ему о замеченных нами на балу дружеских сношениях Теодора и Влада с подозрительными комаррцами.
Вечером Пьер пригласил меня в особняк Форратьеров - вернее, удивился, почему я не иду туда вместе с ним без приглашения, но я не привык приходить туда так запросто, как к себе домой, несмотря на всё форратьерское гостеприимство. Когда время стало клониться к ночи, Пьер вызвался сопроводить леди Маргарет, свою молодую мачеху, до дворца вместе с леди Друшикко и обратно - я понял, что он хотел с ней поговорить наедине, и остался ждать его в особняке. Прочие дамы также разошлись, сославшись на поздний час, и мы с графом Константином остались вдвоём. С благородным хладнокровием он сообщил, что видел фотографии с вечеринки у кронпринца, которые Эмиль Форвента доставил в редакцию "Таймс", - к счастью, "Таймс" оказались не настолько идиотами, чтобы публиковать такое. Я ответил, что должен попросить у него прощения за то, что не увёл Пьера с вечеринки, честно пояснив, что сперва не мог бросить Пьера, который принял синт, а затем мне скормили тот же синт насильно, и умолчав об участии Мики в этой авантюре. Я подтвердил, что эти таблетки не вызывают привыкания, насколько я могу судить по себе и Пьеру, и, похоже, графа это успокоило. Как радушный хозяин, умеющий развлечь позднего гостя, он предложил мне пострелять по мишени из его парализаторов, искусно стилизованных под мушкеты позднего этапа Изоляции - лёгкий корпус из матового золотистого металла был украшен шестерёнками. В роли мишени выступал пакет с тряпьём на верху шкафа; мне потребовалось некоторое время и одна обойма, чтобы привыкнуть к чужому оружию и ранить пакет дважды. Между делом граф упомянул, что у принца Серга слишком много врагов, поскольку его хочет убить собственный отец - после рождения малыша Грегора сын стал императору Эзару не нужен. Я усомнился - Грегор ещё слишком мал, а Эзар уже весьма немолод, и нужно быть большим оптимистом, чтобы планировать дожить до той поры, когда можно будет передать власть внуку. Регентство же - затея рискованная, к которой допустимо прибегать в крайних случаях. Однако я не видел повода не верить Константину Форратьеру: он заседал в Совете и наверняка знал больше, чем знали мы. И с этим новым знанием мне было непросто. Мы оставались одни против всего Барраяра - тогда как хотели сражаться за Барраяр. Мы не желали изменять императору Эзару - но не могли стать пособниками подлого убийства законного наследника. Мы не желали гражданской войны - но Эзар, Фортала и другие уже её развязали, и когда ты больше не можешь её не замечать, тебе остаётся лишь выбрать сторону.
Пьер вернулся и тоже опробовал отцовский парализатор. Я отступил на кушетку, чтобы ему не мешать, и случайно сел на книжечку в мягкой обложке, сливающуюся с подушкой. Я решил, что книжку оставила кто-то из дам - в таких обложках обычно выпускали любовные стихи, - но когда я её открыл, внутри обнаружилась проза, и со знакомыми именами. Кто-то написал порнографию о Джесе Форратьере и Эйреле Форкосигане - полистав, я нашёл текст довольно слабым, со множеством штампов. Неплохая идея была раскрыта без должной фантазии. Граф сказал, что книжка просто валялась на улице, и её принесли в качестве сувенира. В довершение нелепых неожиданностей к графу зашли люди из СБ и предложили поговорить об эпидемии, после чего откланялись. На этой абсурдной ноте мы с Пьером выпили ещё по бокалу и стали прощаться - я пару раз уже намекнул ему о том, что не хотелось бы проспать итоговые экзамены. Леди Маргарет сказала Пьеру, что у него очень хорошие друзья, и я был искренне польщён. По дороге в Академию Пьер проговорил, правда ли мы на следующий день можем погибнуть. Я кивнул и ответил, что именно поэтому мне хочется поскорее добраться до нашей комнаты, чтобы не терять время зря, но он сделал вид, что не понял, что я имею в виду. В комнате, складывая вещи, Пьер признался, что, быть может, никогда не полюбит леди Маргарет как мать, зато она - настоящая Форратьер. Это было очень важным выводом, и я очень порадовался за него - ведь Пьер так долго не мог смириться с новым браком своего отца. Затем Пьер поделился идеей, как можно использовать солтоксиновую гранату, которую Джес принёс из Генштаба в особняк Форратьеров для того, чтобы она не попала в чьи-нибудь неадекватные руки. Адриан как кандидат в члены Совета графов мог договориться о встрече с графом Форталой и заманить его в пустующую комнату особняка, где мы могли активировать гранату и следить за тем, чтобы никто не оказал графу помощь. Один респиратор не выдержал бы так долго, чтобы кто-то один караулил добычу, поэтому мы могли сменять друг друга; про себя я подумал, что случайным прохожим можно было сказать, будто в помещении карантин, и сыграть на всеобщем страхе перед эпидемией. Я время от времени выглядывал из комнаты, чтобы нас никто не подслушал, и в один удачный момент заметил, как из соседней комнаты Влада и Теодора выходит зеленоволосый комаррец. Постороннее лицо в Академии после отбоя - это само по себе вопиющее нарушение, а ещё и инопланетник... Несмотря на поздний час, я написал об этом майору Форвенте.
Мы погасили свет, и я решил, что пора поговорить с Пьером. Извинился за то, что сутки назад всё произошло именно так, но сказал, что не жалею о произошедшем и не беру свои слова обратно. Что могу повторить всё, сказанное мной по пьяни, будучи трезвым и обдумав всё в течение дня: да, я люблю; да, я понял это только сейчас. Раньше мне казалось, что это чувство - просто дружба: то, что мне нравится говорить с Пьером и я доверяю ему, то, что мне хорошо рядом с ним, а без него я скучаю, что мне хотелось прикоснуться к нему. Пьер допытывался, почему я теперь уверен, что это не дружба и не плотское влечение, ведь если ты получил удовольствие с кем-то, это ещё не значит, что ты его любишь. Я не знал, как объяснить ему это, - я мог проанализировать что угодно, но в этот раз я просто так чувствовал. Сам Пьер понял два года назад, что любит меня, а не кого-то другого, - так же и мне никого больше не было нужно, кроме Пьера. Ещё Пьер сказал, что Джес может себе позволить любить, кого он хочет, потому что он - вице-адмирал и служит Барраяру, он достойный человек, - что-то похожее я слышал от Пьера и прошлой ночью. Я заверил его в том, что мы тоже будем служить Барраяру, как и Джес, и когда Пьер произнёс, что должен будет как наследник графа жениться, я ответил, что также намерен исполнить свой долг фора и барраярца и обзавестись наследником, но это не помешает нашим отношениям. Я был рад, что мы оба понимали: Барраяр должен стоять на первом месте, а всё личное - на втором. Пьер протянул руку и осторожно прикоснулся к моему лицу, словно впервые. Я замер и улыбнулся, стараясь не спугнуть, чувствуя, как все страхи и сомнения между нами медленно тают. Пьер попросил его поцеловать. Без синта и алкоголя в крови это было куда приятней. Прошептали одновременно: "Возьми меня? - Я первый сказал!". Я не успел понять, как у меня вырвались эти два первых слова, но я помнил, что у Пьера больше опыта, и не хотел снова причинять ему боль. Пьер попросил меня не шуметь, и я стонал беззвучно, одним только дыханием, или сжимал зубы, утыкаясь лицом в подушку, - но Пьер действовал куда более плавно, нежели той ночью, и мне удалось немного расслабиться. Он был таким сильным, таким страстным - я ни на мгновение не пожалел о том, что принадлежал ему. Обняв его после, я вскоре заснул спокойным сном без сновидений, думая о том, что теперь, когда мы по-настоящему были вместе, не жалко было и умереть.
Продолжение следует!