Здесь всегда по квадрату
На рассвете полки -
От Синода к Сенату,
Как четыре строки!
(с) А.Галич

С того самого момента, когда я узнал, что Нотиэль делает коробочку по декабристам, - она была обречена на меня как на неизбежность И когда Нотиэль решила провести первый прогон на фестивале Болотных игр - я взял билеты, не дожидаясь расписания и регистрации. Девочка-девочка, Марк уже на твоей улице, ага Хотя игра была не единственной причиной ехать в Питер, что уж греха таить.
Собственно, об игре. Это не классическая кабинетка живого действия (и хорошо, иначе меня размотало бы надолго), а игра в собирание истории из рандомных кусочков, похожая на "Сацумские письма" Хэлки. Но если "Письма" построены на монологах, то в этой игре есть такты, позволяющие персонажам разговаривать по двое или компанией за столом. И ещё одно важное отличие: в "Письмах" ты берёшь неименного, оригинального персонажа и конструируешь его судьбу на фоне эпохи. Здесь тебе достаётся конкретный исторический персонаж, но выпадающие ему детали биографии принадлежат другим историческим персонажам (как присутствующим, так и не присутствующим в игре). Дальше?И получается так, что игрок, которому имена Рылеева или Милорадовича ни о чём не говорят, воспринимает своего персонажа всё равно что неименного - условного Ивана Иванова, - и к концу игры довольно мало что узнаёт о реальном Рылееве или Милорадовиче. А игрок (вроде меня, без лишней скромности)), которому эти имена как родные уже, всё время держит в уме "каноничную" биографию - и то, насколько далеко от этого канона уходит складывающийся фанфик. Мне карточки выпадали так, что AU от Сергея Муравьёва вышла весьма радикальная, - настолько, что мне сложно воспринимать персонажа как именно Сергея Муравьёва, а не, опять же, кого-то оригинального. Вместо Муравьёва карточки нарисовали мне, скорее, Рылеева, - так и пришлось плыть по рылеевскому руслу...
...При этом Грибоедов, например, вполне чётко придерживался своего грибоедовского русла за счёт "именных" карточек (кажется, Нотиэль особенно любит Грибоедова - и я понимаю это чувство!)). Не знаю пока, как можно откалибровать баланс между вариативностью историй - и желанием, чтобы персонаж оставался самим собой. Представляются две крайности: с одной стороны, если вводить больше именных карточек, чтобы персонажи могли следовать своему скрипту, - получится более познавательно, но непредсказуемость и разнообразие потеряются (впрочем, я не против). С другой стороны, если целиком довериться рандому - персонажей лучше сделать неименными, - но потеряются такие важные для атмосферы и настроения игры реперные точки, как смерти Милорадовича и Грибоедова. Так, на смерть Грибоедова прозвучал романс на стихи Окуджавы ("Цинандальского парка осенняя дрожь..."), который я очень люблю, - он совершенно душераздирающий. Послушайте, если ещё не.

Ещё из плюсов игры: отрадно, что Нотиэль включила в сетку малоизвестных персонажей - Кюхельбекера, которого редко связывают с декабристским движением, и Алябьева, которого с декабристами связывают ещё реже. Но, опять же, - у игроков практически нет возможности что-то узнать об этих личностях из текста игры: из него прежде всего узнаёшь об исторических событиях. И отрадно, что игра не ограничивается собственно декабристами, но и не использует "сторону власти" как неких антагонистов. Строго говоря, у игры вообще как будто нет "сторон", а есть просто люди, которые все были патриотами и зачастую хотели примерно одного и того же будущего, но разными путями к нему шли. И безоценочное отсутствие "неправильного" пути - в этом случае тоже плюс, пусть и несколько идеалистический.
И, наконец, - это очень лиричная, поэтичная игра. В ней звучит много стихов и песен, что сразу настраивает на особый лад. Да, игра не историческая, она художественная, - и ты, сыграв свою альтернативную историю, становишься, в конечном счёте, эдаким "собирательным декабристом". Любопытное ощущение, которое ещё предстоит осмыслить.

Вроде игроцкого отчёта (могут быть спойлеры!)Кажется, я был единственным игроком на весь прогон с пожеланием-ограничением по персонажам: мне не хотелось, по крайней мере на первый раз, оказаться с той самой "стороны власти". Вот на втором прогоне, когда Нотиэль привезёт игру в Москву и если мне удастся попасть, - можно будет попробовать и другой конец батона. Это пожелание и привело к тому, что Нотиэль выдала мне Сержа прицельно. На персонажной карточке были только три характеристики: "усерден, религиозен, дружелюбен". А теперь экстраполируйте эту информацию на игрока, который мог столкнуться с фамилией Муравьёва-Апостола впервые со времён школьного урока истории. Только ли мне это кажется недостаточным?..
Персонажи были разделены на три возрастные категории: младшие (с трогательно розовыми бейджами) на момент войны 12-го года ещё учились в Лицее; средние (с голубыми мундирами бейджами) пошли на войну добровольцами или в младших чинах; старшее (с зелёными бейджами) к началу войны уже были в высоких чинах и широко известны в узких кругах. Первая доставшаяся мне карточка сделала нас с Пестелем кузенами (что выглядело вполне правдоподобно в кругах некрупного дворянства). Первый такт игры был посвящён знакомствам времён учёбы. С лицеистами всё было просто, а "синему" поколению был предложен выбор между петербургским Кадетским корпусом и Московским университетом. Поскольку моя карточка гласила: "Вы учитесь на факультете словесности", - путь мне был в университет.
Также на карточке была приписка: "Одновременно с этим проходил на дому курсы математики и фортификации", что вполне укладывалось в будущего военного инженера. За одним со мной университетским столом оказался Трубецкой, которого в математику чрезвычайно упороло. Он предложил создать "Математическое общество" и заявил, что траектории движения таких значимых исторических фигур, как Сперанский, можно вычислить по математическим формулам так же, как траекторию движения снаряда. Кто-то, кажется Пестель, сказал, что можно вычислить и Наполеона, - но Трубецкому сравнение Сперанского с Наполеоном не понравилось. Впрочем, сам он на Сперанском не остановился и утверждал, что и всё общество движется по той же траектории (по синусоиде, я б сказал), и её тоже можно вычислять. Муравьёв в моём лице отнёсся к идее скептически: даже если в развитии общества и есть закономерности, - человеку не написать такую огромную формулу, учитывающую их все. И, чтобы разрядить душноту, предложил выпить за массу Сперанского. И за его ускорение.
Но братец Пестель воспринял идею всерьёз и возражал, что Сперанский - скорее экстремум, и что он влияет на движение многих других фигур. Муравьёв предположил, что в таком случае Сперанского лучше сравнить не со снарядом, а с бильярдом: мы запускаем один шар, он ударяется о другие, которые, в свою очередь, расходятся в разные стороны и сталкиваются, и предугадать направления их движения невозможно. Однако Пестель говорил, что в бильярде игрок полностью контролирует все шары. Из этого разговора Муравьёв сделал только один вывод: что из него, очевидно, плохой игрок в бильярд На этой метафоре такт и закончился.
Второй такт был посвящён войне. Карточка сообщила мне-Муравьёву, что я - "активный участник и один из организаторов партизанского движения". Первый период войны прошёл в составе первого в России партизанского отряда - "летучего корпуса" генерал-лейтенанта Винценгероде. Я счёл, что оставаться бравым кавалеристом мне как-то не с руки, - но мои способности к фортификации и лёгкой артиллерии партизанам, уничтожающим мосты и вражеские обозы, тоже пригодятся. В этом такте мы с братцем Пестелем встретились после Бородина (Сергей в Бородинском сражении действительно участвовал). Муравьёв вдохновенно рассказывал кузену про окопы и пушки и про то, как простой народ стремится воевать, защищая свою землю, - офицерам нужно только научить его правильно это делать, найти с ним общий язык.
- Разве мы с ними не из разных миров? - недоверчиво удивлялся Пестель. - И на время войны наши миры сошлись, но потом снова разойдутся?
- Да нет же, мы всегда были из одного мира. Все мы - русские люди, - объяснял Муравьёв. - Просто до войны мы на крестьян внимания не обращали, не говорили с ними и думали, что у них всё хорошо, что всё должно так и оставаться. А теперь они увидели, что мы - такие же, как они: так же в окопах мёрзнем, ту же кашу едим. И стали говорить с нами о своих проблемах!..
Пестелю не верилось, что офицеры-дворяне не смотрят на крестьянское ополчение свысока, - но Муравьёв заверил его, что в партизанах таким, кто не хочет воевать вместе с мужиками, делать нечего. В конце концов Пестель вдохновился и решил попросить о переводе к Денису Давыдову (который задумался о собственном партизанском отряде как раз накануне Бородина и всегда был в контрах с Винценгероде, которого, видимо, не любил за немецкое происхождение). Муравьёв спрашивал, "почему не к нам", - но Давыдов Пестелю нравился больше. На том кузены и попрощались, душевно обнявшись и пообещав ещё встретиться.
После этого такта карточки сообщили Муравьёву, что он "закончил войну в чине капитана", а также оставил военную службу и перебрался в Петербург, чтобы "вести жизнь литератора". Что ж, - переезд и смена рода деятельности логичны для того, кто учился в Москве словесности ("канонный" Муравьёв в какой-то момент хотел оставить военную карьеру, да отец не позволил). Ещё одна карточка гласила, что он "ухаживал за Изабеллой Витте, и она стала его женой". Это и было главным сходством с реальным Рылеевым: выйти в отставку ради женитьбы (правда, Рылеев вышел в чине подпоручика), осесть после этого в Петербурге и заниматься литературным творчеством... Вот только в "каноне" за Изабеллой Валевской, падчерицей генерала де Витте (его фамилию она не носила, будучи дочерью от первого брака его жены, с которой генерал уже расстался), ухаживали Пестель и Никита Муравьёв, а замуж она вышла за князя Сергея Гагарина, заведующего императорскими театрами. Изабелла Гагарина (есть её портрет в старости) - очень интересная женщина, но мне некогда распинаться о её исторической судьбе
Следующий такт был для монологов. Каждому персонажу выпал рандомный год от 1813 до 1824 с кратким описанием произошедших событий, и нужно было по поводу этих событий высказаться. Кому-то достались события более громкие и значимые, кому-то повезло меньше, и события были проходные - поди высоси реакцию из пальца. Моему Муравьёву аккурат 24-й год и достался: можно сказать, пропустил всё самое интересное. Карточка напоминала, что Конвенция 1824 года зафиксировала границу владений Российской империи на Аляске, и что в том же году в Санкт-Петербурге произошло сильнейшее за всю историю города наводнение: до отметки 421см выше ординара. Делать нечего: оставалось только, по моему обыкновению, выкручивать на максимум имеющиеся на руках карты. AU-Муравьёва-петербуржца наводнение потрясло (оно действительно было страшным - сотни людей и животных погибло, их буквально смыло в залив), подтолкнув ко всему дальнейшему. Так что звучал монолог примерно так:
- Дюжина лет с Бородина. Даже есть с кем за это выпить. Многое у меня изменилось с тех пор: вышел в отставку, женился, стал писать в журналы... Тогда мне казалось, что достаточно рассказать людям правду, и они сразу всё поймут. Но шло время, и одни журналы закрывались, другие ударились в самоцензуру, чтобы остаться на плаву, третьи издатели уехали за границу. Вспоминаю: когда я пошёл добровольцем воевать с Наполеоном, мне весьма пригодились мои знания математики. Однажды один крестьянин, глядя, как я направляю пушку по расчётам, сказал: "Вы же учёный!". И часто за ту войну мы, образованные офицеры, слышали от простых солдат эти слова - с уважением и надеждой: "Вы же учёные, вы знаете, как лучше!". Но где русские офицеры теперь? Сколько крови было пролито, чтобы удержать Кавказ... в рабстве - да, не побоюсь этого слова: в рабстве! Мы вмешались в дела Испании, мы отправляем экспедиции в Антарктику, и вот теперь расширяем свои владения в Америке. Но что принесём мы на эти земли? Заселим их рабами?.. Мы смотрим вперёд и стремимся за горизонт, но не замечаем того, что происходит прямо в нашей столице, в Петербурге. Сейчас, после наводнения, простые люди вновь смотрят на нас с надеждой, как бы говоря: "Вы же учёные - сделайте что-нибудь! Почему вы это не предотвратили?!". Они потеряли всё, чем они жили, - я не знаю, что им ответить. Не для того ли мы учились, чтобы что-то менять?.. Довольно писать. Пора действовать!
Возможно, монолог я несколько затянул, но нескромно горжусь тем, что начал его Муравьёв за здравие, как эдакий легкомысленно-добродушный тост, а заканчивал со слезами на глазах от бессилия. За этим тактом последовал такт "случайных встреч на почтовых станциях". Я не знал толком, с кем бы поговорить, кроме братца Пестеля, - и тут меня сам взял за пуговицу Трубецкой. Заявил, что читал меня и хочет со мной не согласиться. Однако начал с совершенно противоположного:
- Очень жаль, что вы оставили военную службу. Вы свободно мыслите. Такие офицеры, как вы, нужны нашей армии.
- Быть может, если вновь понадобится защищать Россию, я вновь возьмусь за оружие, - ответил Муравьёв. - Но воевать на чужой земле у меня душа не лежит; к тому же сомневаюсь, чтобы свободомыслие было в армии в почёте.
Тогда Трубецкой принялся объяснять Муравьёву, что он не прав насчёт Кавказа, что народы Кавказа сами выбрали Россию, чтобы она защитила их от Персии (ага, так выбрали, что сопротивлялись полвека, а потом массово откочевали в Османскую империю). Муравьёв терпеливо его выслушал и заметил:
- В сравнении с османскими пашами что угодно будет лучшим выбором. Но, может, мы будем сравнивать себя не с варварами, а с более цивилизованными странами Европы?
- Цивилизованные страны Европы хотели казнить Боливара. А нам не стоит ли брать с него пример? Почему у нас нет своего Боливара? И вы говорите - рабство. Но вы говорили с крестьянами?
- Представьте себе, говорил. Но этого недостаточно. И я о том и говорю, что не только крестьян нужно образовывать, но и дворянам нужно показывать, как живёт народ. А как они об этом узнают, если всё время воюют вдали от страны и России не видят?..
Трубецкой, каким-то фантастическим образом скрещивая революционные и имперские амбиции, стал убеждать Муравьёва, что показывать себя на международной арене очень важно, потому что Россия - часть мира. И вот его, например, очень волнует Польша, потому что он Гедиминович (Забавно, конечно, что с польским Патриотическим обществом исторический Муравьёв, вместе с Бестужевым, контактировал.) В конце концов Трубецкой договорился до того, что надо менять не отдельно Россию, а сразу весь мир.
- Взять бы вам глобус, да его и менять... Мы с вами не сойдёмся: вы на целый мир замахиваетесь, а меня больше волнует то, что под самым носом.
- И что же вас волнует?
- Люди, Сергей Петрович. Люди, у которых недавно их лошади утонули, хозяйство всё утонуло. А на глобусе-то людей не видно.
На том и расстались друзьями, высказав надежды ещё поговорить. Далее был такт, в котором у каждого должен был появиться свой проект. Мне выпало два на выбор, но один был про торговую кампанию на Кавказе, - а моему Муравьёву было бы странно поехать на Кавказ после всего, что он наговорил об этом. Поэтому я оставил себе проект... ещё более странный: "Вы предполагаете необходимым распущение постоянной армии и образование внутренней народной стражи". Это после всего, что он наговорил об армии, выглядело более логично Честно говоря, я даже не знаю, у кого из исторических декабристов была такая идея, - только Конституция Никиты Муравьёва упоминает, что народное вече должно, помимо прочего, набирать внутреннюю стражу.
Представлять свой проект предлагалось также в трёх на выбор местах: в масонской ложе (практически все так или иначе успели побывать масонами, и Сергей не исключение), в литературном обществе (представим себе ВОЛРС) и где-то ещё, не помню где. Я выбрал второй вариант, потому что, во-первых, мой Муравьёв получился литератором, а во-вторых - хотелось уже наконец познакомиться с младшим поколением, которое как-то за тем литературным столиком и сконцентрировалось. Муравьёва как старшего товарища поприветствовали аплодисментами и дали ему слово первому. Но первые же слова о роспуске армии вызвали столько недоумения и вопросов, что остальные и высказаться-то не успели о своих собственных проектах, отчего мне несколько неловко
Конечно, спрашивали, что тогда делать в случае нападения, если не будет армии, - ведь мобилизовать, вооружить и научить крестьян сражаться потребует времени, а враг ждать не станет. У меня, в свою очередь, не было времени подумать об этом Но у Муравьёва был положительный опыт с партизанами, так что он был уверен, что это реально. К тому же учить землепашцев обращаться с оружием можно заранее, при помощи регулярных добровольных сборов, и можно сохранить профессиональное военное образование - не только для дворян, а для всех сословий, - чтобы получать грамотных офицеров. На вопрос, чем это в таком случае отличается от постоянной армии, Муравьёв ответить уже не успел, - но, по-хорошему, главное отличие тут в отсутствии рекрутчины, когда солдата отрывают от земли насильно и практически пожизненно. Особенно возмущался Мишель Бестужев - что-де отсутствие армии станет приглашением на нас напасть (а Серж считал, что это может стать для других стран примером). Как признавался Мишель после игры, он едва на дуэль Сергея не вызвал, потому что армия - его всё
Тем временем за нашими спинами произошла дуэль между Трубецким и Милорадовичем. Никто не пострадал: Трубецкой стрелял в воздух "из уважения к заслугам" противника. Нотиэль выдала ему карточку с последствиями: Трубецкой впал в немилость государя.
Сошлись члены литературного общества на том, что крепостное право нужно отменять: это, пожалуй, было единственным пунктом требований декабристов, который знали и разделяли игроки, поэтому многие персонажи рассказывали о том, как освобождают крестьян в своих имениях и платят им жалование за работу. Под конец такта Мишель успел сказать, что создаёт новое тайное общество, которое не запретят, потому что официально оно будет заниматься чем-то другим, - и щедро всех в это общество пригласил. Не особо понимая, о каком именно обществе идёт речь, - я решил, что надо вступать, пока дают, а там посмотрим
Между тактами нам снова выдавали карточки о том, как менялась жизнь персонажей: кто-то продолжал военную службу и был повышен в чине, а кто-то, как я, оставался на гражданке. В какой-то из более ранних моментов этой игры мне уже приходила карточка про Персию, и я от неё отказался, потому что ну где Сергей, а где Персия; но теперь Персия снова меня догнала - карточкой секретаря по дипломатической части при российском после в Персии, генерале Ермолове. Пожалуй, это была наиболее выбивающаяся из общей линии и наименее сыгравшая из всех моих карточек: да, она могла бы дать мне знакомство с Грибоедовым, - но, находясь в Персии, мой персонаж не смог бы состоять ни в одном из тайных обществ.
И вот настало время выбирать между Северным обществом и Южным. Когда Нотиэль кратко описала программы обоих обществ, все ка-ак ломанулись за столик Северного, включая братца Пестеля: видимо, игроки не захотели быть радикальными цареубийцами И я такой: да куда вы все?.. За столик Южного практически никто не пришёл (но внезапно пришёл Кюхельбекер). Мне тоже хотелось остаться в Южном, тем паче потому, что мне не нравился Трубецкой-Гедиминович, который с очевидностью хотел стать просто очередным царьком с замашками править миром; но географически, из всего ранее сыгравшегося, Муравьёв находился в Петербурге и должен был присоединиться к Северному. Так что в последний момент я всё-таки пришёл за Северный столик, хотя сейчас немного об этом жалею. Юг мой Юг, всегда его не хватает.
За Северным столиком предсказуемо рулил преисполненный собственной важности Трубецкой и предложил всем по кругу кратко высказаться по трём пунктам: крепостному праву, убийству государя и упразднению монархии. Никаких особенных разногласий не возникло, особенно по первым двум: все сошлись на том, что крепостное право нужно отменять, и что мы как дворяне и христиане должны избежать цареубийства. Муравьёв заговорил было о подаче царю петиции, но Трубецкой, не дав договорить, возразил, что тогда всех подписавшихся схватят поодиночке. Вот поэтому петицию надо подавать так, чтобы невозможно было отказаться На сохранение монархии Муравьёв со скрипом согласился, но только если монарх останется как "символ наших традиций и нашей веры", и не более, и никакого единовластия; назвать это можно парламентской монархией.
Затем встал вопрос о том, кто будет лидером. Трубецкой предложил эту роль Пестелю, как автору "Русской Правды", - но Пестель от лидерства старательно открестился. Муравьёв попробовал его поуговаривать, что-де именно тот, кто не желает власти, становится лучшим правителем (намекая на то, что Трубецкого, явно рвущегося к власти, нам не надо), - но куда там Трубецкой спросил про добровольцев. Воцарилась краткая тишина. Муравьёв хотел уже было сказать, что, в принципе, он готов взять такую ответственность, - но Трубецкой первым не дал паузе затянуться и продолжил самопиар-кампанию, вопрошая, как же мы собираемся преобразовывать страну, если никто не хочет быть лидером. В результате большинство проголосовало за Трубецкого, но он сказал, что власть должна быть сменяемой, до следующих выборов, - и Муравьёв одобрил эту идею.
И вот пришло время выходить на площадь. С одной стороны зала встало Южное общество, с другой - Северное. Передавали по кругу распечатку манифеста и поочерёдно зачитывали по строчке (процесс несколько затянулся). Мне перед площадью выпала карточка с загадочным условием - "Если кто-то решил выйти с другой стороны". С другой - это с какой, со стороны власти?.. Со стороны власти канонично и по скрипту выходил Милорадович (и произнёс свою речь довольно близко к оригиналу, молодец). Далее на моей карточке значилось: "Угрожали пистолетом тому, кто пытался сохранить порядок", - но когда я сунулся было к Нотиэль, чтобы уточнить, как мне угрожать, пистолет уже вкладывали в руку Мишеля. Так, за неимением Каховского, в нашей AU Милорадовича грохнул Бестужев, - что, в принципе, было вполне на него похоже. Сделал бы это Сергей? - Не знаю. Наверное, скорее - именно что угрожал бы.
- Вперёд! Мы не должны бояться пролить свою кровь! - провозгласил Бестужев.
- Так свою, Мишель, СВОЮ, - заметил Муравьёв, оглядываясь на тело Милорадовича.
Пока мы стояли на площади, произошло ещё одно значимое событие. Как известно, Алябьев был обвинён в убийстве - дело было сфабриковано, чтобы "наказать" близкого к декабристским кругам композитора. Судьёй по делу выступал Пущин - также будущий декабрист. Пущин за что-то невзлюбил Алябьева и опротестовал оправдательный приговор. В результате случилась трагикомедия: сам Пущин уже сидел в Петропавловке, когда дело Алябьева, два года кочевавшее по инстанциям, дошло до Государственного совета. По решению Совета (и Николая) Алябьев подвергся "гражданской казни" и был сослан в Сибирь. Я эту историю накануне пересказывал Саюри, поскольку оная интересна и с медицинской точки зрения: в ходе следствия была произведена эксгумация (что редкость по тем временам), и есть тонкая книжечка "Игрецкое дело", автор которой - профессор судебной медицины - объясняет, почему Алябьев был невиновен.
А как это выглядело у нас на игре? - Алябьев и Пущин получили карточки обвиняемого и судьи соответственно. В конце нашего заседания Северного общества Пущин вдруг выступил с "я не договорил"(тм): дескать, среди нас есть убийца, нельзя это так оставлять. Трубецкой заявил, что это нужно решить внутри общества, по-братски. Его ошикали: вы же сами, мол, говорили, что закон должен быть равен для всех, - а теперь предлагаете устанавливать какие-то внутренние порядки, отличные от внешних?.. Муравьёв также согласился с тем, что не дело заниматься самосудом, пусть официальный суд разбирается. И, поскольку до начала следующего такта этот конфликт никак не разрешился, - Алябьев вызвал Пущина на дуэль. И (как вскрылось после игры) попросил его о смертельном выстреле, потому как лучше умереть так, чем с позором уехать в Сибирь. Пущин исполнил эту просьбу, Алябьев в нашей AU погиб на дуэли. Это было красиво, - хотя, судя по обмолвкам вида "Я защищался", игрок на роли Алябьева не знал, как на самом деле произошло "убийство". А произошло оно так: один помещик в гостях у Алябьева проигрался в карты, не захотел выплачивать долг и назвал дом "шулерским притоном", за что получил от хозяина по морде. Затем уехал - и на постоялом дворе в Чертаново скончался от апоплексического удара, выйдя из жарко натопленного дома на мороз по нужде. Разумеется, "побои", нанесённые Алябьевым, были притянуты за уши.
Но вернёмся на Сенатскую - и к её последствиям. Пестель честно получил карточку о том, как отбил Сергея из-под ареста вместе с Черниговским полком, - несмотря на то, что мы оба были в Петербурге. Сверяю с исторической хронологией - и, похоже, Пестеля не могло там быть: он сам был арестован 13 декабря, тогда как офицеры освободили Муравьёва 29 декабря. Но для AU это не важно А я получил карточку "Вы пытаетесь взять максимум вины на себя, но не можете, не являясь руководителем общества". И вот это уже 100% Рылеев Жаль, что эта карточка никак не сыграла, кроме ОБВМа.
Кстати, в нашей AU было очень верибельно, что Трубецкой не вышел на площадь: потому что п$#деть - не мешки ворочать, и на кой человеку, который хотел власти (и в общем-то уже её получил), подставляться под картечь. И также очень хорошо на примере этой игры понимаешь, как люди выбирают в лидеры п$#даболов, которые говорят громче и увереннее всех, - а потом удивляются, почему п$#даболы сливаются, когда доходит до дела. Но, разумеется, о том, по каким причинам реального Трубецкого не было на площади, мы не знаем и не узнаем никогда.
И вот настало время казни. На казнь нас вышло трое: я-Муравьёв, Пестель и Мишель; Рылеев почему-то не вышел и истово крестился перед эшафотом. Всем дали сказать последнее слово. Мишель процитировал "Товарищ, верь..." Пушкина. У Сергея получилось что-то вроде:
- В чём мне признаваться? Людям и богу и так всё известно. Не жалею ни о чём, что сделал, кроме того, что смог сделать слишком мало, - но верю, что со временем будет сделано больше. Прощайте, господа!
По крайней мере, это было коротко и весело. Затем прозвучали цитаты из казнённых декабристов в начитке (особо узнавались Пестелевские - "Я никогда никого не ненавидел" и "Можно было бы нас и расстрелять"). Покойным персонажам надевали красную ленту через плечо, вроде орденской, - после чего мы больше не могли вмешиваться в события (ибо нафиг мистику), но могли наблюдать. Я первым делом, честно говоря, сходил попить воды Потом, пока Мишель подслушивал за Пущиным и Кюхельбекером, - постоял над душой оставшихся в Петербурге, посмотрел, как у них всё хорошо, и как они если и вспоминают о случившемся на площади, то только осуждая убийство Милорадовича. И, наконец, я устроился рядом с ссыльными Трубецким и Рылеевым. Рылеев отыгрывал постепенное схождение с ума (наподобие Шаховского?..), Трубецкой говорил, что надо держаться и что самоубийство - грех. Когда несколько лет спустя все оставшиеся в живых встретились на поселении, - Рылеев умолял Кюхельбекера, ставшего какой-то не последней шишкой в уезде (как Александр Муравьёв?..), открыть школу для крестьянских девочек.
А вдова моего Сергея вышла замуж, кажется, за Николая Дурново Потому что раньше у того была карточка, гласящая, что он тоже ухаживал за Изабеллой, но она выбрала другого, - а теперь ему досталась карточка о том, что женщина, которая ему нравилась, овдовела и последовала за ним в ссылку. Только никакой ссылки у Дурново, разумеется, не было - он был доверенным лицом Николая и арестовывал Рылеева, - так что формулировку в карточке пришлось заменить. Я как Сергей возмущённо жестикулировал Но как игрок - оценил изящество нарратива. Исходно история с этой карточки явно принадлежала Алябьеву: он ухаживал за Екатериной Римской-Корсаковой и собирался просить её руки, когда был взят под стражу. Родители девушки, которой было уже 25, не стали ждать и выдали её за полковника Офросимова, одного из самых богатых людей Москвы (и вероятного прототипа Фамусова). Но 15 лет спустя, овдовев и выдержав год траура, Екатерина вышла замуж за 53-хлетнего (он был старше её на 13 лет) Алябьева - которому так и не вернули ни звания, ни имения. После этого он прожил ещё десять лет.
Постепенно все персонажи так или иначе дошли до своей смерти. Погиб Грибоедов, умерли остальные, сказав свои прощальные монологи. У игры не было какой-то общей яркой точки, да и не могло быть, - у каждого был свой финал своей личной истории.
Резюмирую краткие пожелания по пунктам:
~ Внезапно, но не хотел бы более длинные такты: мне хватило. Инфоповоды на карточках располагают к лаконичности.
~ Хотелось бы директивного распределения персонажей на Север и на Юг (с кратким указанием в карточках, какую роль персонаж сыграл в становлении тайных обществ и какие идеи выдвигал), и чтобы у Юга была своя реперная точка, параллельно или последовательно Сенатской (хотя, конечно, восстание Черниговского полка - это тот ещё "План эвакуации А-А-А", и какую-то одну точку зафиксировать сложно). Иначе игроки, кажется, не отсекают, насколько Север и Юг разнесены географически (да и хронологически не совпали), - и могут решить, что и то, и другое общество пришли на Сенатскую, и что у них был один на всех общий документ.
~ Хотелось бы такта про допрос. И нет, для этого вовсе не нужен игротех, который будет задавать вопросы: достаточно монолога - того, что персонаж говорит перед следствием. Это ведь не то же самое, что монолог на смерть, которого в мире игры уже как бы не существует (отчего некоторые игроки произносили его от третьего лица). Кто будет раскаиваться, кто - всё отрицать, кто - выгораживать себя и валить на других?.. Да, мне не хватило рылеевского "взять всё на себя"

В общем, - ждём второй прогон. Уже интересно, каким он будет